Сибирские огни, 1925, № 1
— Нда с» в стадии первоначального накопления...— и горькая по углам губ нагорала улыбка. Лена во сне вздрагивает, бредит. — Да, да, тре-е-е... А в восемь утра— головная боль, дурнота во рту, припухшие бурые глаза, чад табачный и пасмурная Лена, ретиво проветривающая душную комнату. — От Маркса, — Энгельса, — Каутского, — Герцена, — Лаврова. — И— о, господи!— Бем-Ба-вер-ка... — Хи-и-тра-я ме-ха-ни-ка! И холод— цыганский! И 'Гропп— не Тропп: растрепанная «капиталом», вспыхнувшая пакля. Железвый старик таранит стальными фалангами бездушных цифр пламенную веру в мощь человека, в творческое «хочу», в дерзостное «могу, в гордое «сам перестрою». Э та жаркая пудлинговальная плавильня идей, сжигающая вместе с иллюзией— идеалы, за одно с утопиями— суб'екта истории: холо дом спаляющий могучий молот, гулко хохочущий над фатальными проти воречиями нашего существования; алмазный лоб, гордо ожидающий Zusam- menbruch’a,— шахматные пешки на производственных пружинках прыгнут из царства необходимости в царство свободы, к— шах и мат.— А Михаил пантерой прыгает с трехногого кресла, кривые ножки—дз-з-з-зак!— и дурацки задрали медные колесики, а протестант грозит кому-то кула ками, коротко усмехается, рычит в пространство: — Га! Докажу! Чепуха! Опровергну!— и швыряет неуклюжую книгу на диван. Но сухие страницы обладают жгучей, колючей притягательностью, нельзя оторваться от их докучной седой логики, и вновь привлекает не навистную любовницу— ка-пи-таль-ну-ю книгу— и вновь упирается в капи тальную стену цифр и фактов. И зреет злобное решение: бросить работу художника, ухлопать всю жизнь, но выгранить такой-же компактный булыжник, назвать— на зло!- — «Анти-капитал»— и бросить им в голову Железного Старика. О, он должен все опровергнуть, все опрокинуть вверх тормашками, на цифры— цифрами, на книги— книгами, на опыты—доводы, факты—-та кой же Сахарой логических самумов и смерчей! Но открывал последние страницы «Капитала», находил потрясающий указатель книг и источников, построения этого гранитного небоскреба— и холодные капельки пота бессильно выдавливались на лбу, тупая безна дежное гь глядела из тысяч фолиантов, вдавленных в три коротеньких— да, теперь казались такими беглыми, коротенькими— книги, и бросал чте ние на целый день. Как-то ночью, когда усталая голова, склоненная над Михайловским, отказывалась уже служить и готова была, сонная, пасть на подушку, Тропп просиял неожиданным открытием: «Анти-капитал» написан. Напи сан шестьдесят лет назад— и написан... Михайловским! Не веря себе, еще и еще раз пробежал «Борьбу за индивидуаль ность», сопоставил с Герценом, Лавровым,- и открытие показалось еще более разительным.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2