Сибирские огни, 1925, № 1

ЯКОВ БРАУН серебряными ложечками, в комнате тает аромат мускуса и надушенного женского тела, и в уши ложится шелковый хруст нежно голубого платья. Но сумейте быть эстетами, когда в вашей комнате пахнет кислой капус­ той, за стеной— визг избиваемых драных кошек и дворняг, во рту—кис­ лые крошки черного хлеба и горохового супа, в голове— нудь и накипь после десяти уроков (да-с, вы репетируете маменькиных сынков, что-б не издохнуть с голоду!), печь не топлена две недели, ноги замерзли; в умы­ вальнике оледенелую воду можете рубить топором и впереди неизвестно- длинный ряд годов борьбы житейской, холода собачьего, голода звер­ ского. И ежели тогда сумеете преодолеть «эстетику» внешнего,— под­ линно: познаете красоту внутреннего, которой не изменить, не уничто­ жить никому, ничему! Плюю на рубины, кораллы, ожерелья жемчужные, орхидеи и лилии, которыми увесили себя, как невесту купеческую на выданье, Аннунцио, Уайльды, Бальмонты! К черту трескучую мишуру яхон­ товых побрякушек, негритосских прелестей! Незачем, как кафрам или таитянам, вставлять в свой нос поэтические, эстетические бусы— найду красоту вне этого, над этим. И находил. Извнутреннюю красоту оранжевых закатов, нищую красоту шарманки, звуками «Маруськи», бесстыже прыгавшей в окна,— а разве не бывает вдруг прекрасна худенькая, узенькая Лена, паутинной осенью под крап дождя,— в сумерки, в безвременьи воспоминаний? Сейчас все это рухнуло— не возвратить, не возродить. Он так молод, он совсем не исчерпал еще всех тайн, всех мук творимого слова человеческого, и—неужели уже пришел час его? Тот час, когда от пера бросаешься к знамени, факелу, посоху, тот час, когда Гоголь сжег вто­ рую часть «Мертвых душ», Толстой от «Карениной» бросился к сохе, а от сохи— к посоху, Байрон—от Манфреда— к греческому восстанию, Ниц­ ше—от Заратустры—к безумной игре локтями на пианино, а Гаршин - от своей «Ночи»—в пролеты лестниц, вниз головой в небытие? Или, может, испытывает давление новой среды, на этот раз, не мещанской, а революционной? Почему хочется бежать на улицы и пропо- ведывать? Целые дни бродил по базару, слушал медлительные говоры мужиц­ кие: «Кажут, земелька выйдет»,— топтался вместе сними в парном навозе, рылся в базарных книжных лотках, набивал карманы «системами изби­ рательного права», «трудами и капиталами», «трудовыми республиками», «аграрными реформами» и «национальными вопросами», «хитрыми меха­ никами» и «социализациями», разыскал среди хлама под стойкой про­ граммы всех партий, а Лена, нехотя, по его наказу, рыскала за «Капи­ талом» просто, и не просто, а— «Финансовым». За «героями и толпой». И «еще героями, и еще толпой». За Каутским и Энгельсом. За Лавровым и Герценом. И еще, и еще, и еще— без конца. А ноги, сами знаете, не колеса, не деревянные. А финансовый капита'л у Троппов, что и говорить, много тоньше Гильфердингова. До утра не сгасал огонь во втором этаже— «Звонок не звонит, про­ сят постучать»,— там, там, за стыдливо заштопанными занавесками: это Тропп начинал сначала.