Сибирские огни, 1925, № 1
Но так бывало редко. Чаще работали дружно и весело, накалывая в день на пару по 200 клепок. Клепки складывались в тайге небольшими шта белями, которые казались большими кострами, курящимися смоляными запахами. Обедать сходились все вместе. Тут же в тайге, на снегу, раскладывали костер и кипятили в большой жестяной банке чай. Костер истекал жаром, выедал серебряные пласты снега, обнажая заваленную рухлядь, струился к вершинам острым, прелым духом и плавил над головами комья сахарной шер сти на щетинистых ветвях елей. Тогда казалось, что идет дождь. — Ну, закапало, растудыт твою,— говорил кто-нибудь, подвигая су шившиеся онучи ближе в огню. — Эй,ты, вяленый, чего портянку в чай прешь, мыть собираешься?— бросал добродушно озлобленным словом Куров. — Ну, ну, не тарахти! Сушились все молча и с остервенением, пока хоть немного натруженные движением тела, набухшие от снега и стоянья тупой ноющей болью ноги не отходили, насытившись сухим ласковым жаром костра. А потом пили чай и ели соленую кету. Часто Молчанов и Мишка оставались в зимовье помогать бондарю в устройстве бондарки. Тогда за костром говорили о них. Мишку любили за простоту, добродушие и «образованность», Молча нова боялись за угрюмость, нелюдимость, но уважали крепко и без сомнений: старый большевик, язви его, каторжанин, два года кандалов не сни мал, было за что уважать. Но и другие здесь были у белых на примете. Куров— плотник, заядлый красногвардеец, бывший командир пулемет ной команды у Шевчука. Рожнов— владивостокский грузчик, рубаха парень, артельный человек. На Егершеле шпана портовая в Правление выбирала. Бывал закоперщиком во многих драках. Только вот Вятский. Черт его знает, что за мужичок. В работе спор и ладен, а характером— жила. В артели не любили. И то сказать, Силин в ар тель силком втащил,— тоже ботала. Но на работе все как-то забывалось. А работали много, до острой ло моты в костях, до тупой, изматывающей душу боли. Домой возвращались через пролив, легший рушником полотна беленого до сине-зеленых изломных ресниц далеких солок. Ветры шлялись на проли ве разбойными ватагами, стлались сухими блесткими туманами, стонали со бачьим воем, резали текучими силами снежные накаты, и от всей этой кутерь мы небо наливалось темью еще до вечера и потело крупными опаловыми зернами звезд. А люди шли по проливу пьяные от усталости, и одежды их твердели и превращались в каменные. В зимовье многие уже не в силах были ужинать и пластами засыпали на нарах. Семен пригнал из города нарту собак. И опять в тот вечер сидели позд но, и опять цедили сквозь посиневшие, потрескавшиеся губы чай, жевали крепкую мерзлую рыбу и слушали Семена. Семен рассказывал деловито и обстоятельно: — Видел я Орловича; говорит, что дела плохи. В городе знают, г^е Молчанов и Мишка. Думают, что Молчанов здесь отряд партизанский ско лачивает. Могут появиться, могут и нет. Ухо востро держать надо. Хотя вряд
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2