Сибирские огни, 1925, № 1

нужна забастовка или обструкция, или... как еще это называется?., за- пунцовел высокий подросток лет шестнадцати, в непомерно коротком— горбом на плечах—пальто, и отломал в смущении последнюю веточку с герба своей фуражки. И, уж совсем заробев, закончил:—Да, да, по пер­ вому требованию устроим забастовку и обструкцию! Баррикады... забастовки... обструкции... Быть может, и впрямь, это нужно? Быть может, впереди... Но что делать, как помочь? Не знает, даже не представляет себе. — Товарищи! обрывисто повторил Михаил—-и колонны пред ним за­ качались, закивали, замигали, ехидно захихикали.— Я ничего не знаю про демонстрации и обструкции, не могу говорить о текущем, рассказать могу лишь об истекшем, о том угаре прошлого, что уйдет и, верно, не вернется. Самодержавие лишило нас не только воли-свободы, но и воли- решимости. Семидесятые и восьмидесятые годы прошлого века знали че­ ловека Достоевского подполья, девятисотые родили целые подпольные пар­ тии, но мы, дети десятых годов этого века, явили целое подпольное по­ коление. Не светили нам факелы- революции, не согревал багровый пожар знамен, не окрыляла пламенная вера борцов и революционеров; без веры, без цели, огарками тлели мы десять-двенадцать лет в подполье собствен­ ного сознания. Слово «социализм» казалось нам символом стадности, ,мы хотели уйти в интимность любви и творчества, и, вокруг этих осей бе­ жавшего в лабиринты себя существования, пытались закружить нашу жизнь и душу. Мы питали отвращение к делу, к внешнему действию, и скульптура Родэна— безрукая, мудрая Мысль— была нам идеалом. Такими входим в революцию... Барышни разом закивали головами в черных платочках, в'елись в Троппа черезчур участливыми точечками; пунцовый подросток, мечтав­ ший об обструкциях, застыл с разинутым ртом, а рабочие, угрюмо на­ двинув картузы, морщась от тщетного напряжения, почти по-бабьи при­ читали: — Ишь, как чи-жа ло-о было! Лохматый студент, утром пред'являвший приставу требования, хлоп­ нул кулаком по столу, воскликнул: — Правда! Тысячу раз правда, коллега! Подпольное поколение! Без воздуху и без рук. Угарное время... — Угарное время!— подхватил Тропп, стараясь одолеть мучительное, обрывающее дыхание волнение.— Быть может, оно позади Быть может, сегодня мы празднуем возвращение к жизни целого, поколения. Э т о—не исповедь перед смертью. Чую: это— исповедь перед жизнью. Знаю, долго огарки, осколки, занозы прошлого будут терзать наше неживое сознание, но мы заставим творить и строить наши парализованные руки, мы най­ дем призвание миллионов. Ибо разве революция— не призвание миллионов, не вдохновение народа. Братья!— растроганно раскрыл Тропп широко руки,— разве не величайшей нашей мукой было отсутствие своего твердого ме­ ста в жизни? Разве вы знали, что делать с собой? Легко пережить было темную эту годину художникам, писателям, людям искусства, науки: го­ ворят, даже лучше творится им в годы реакции. Но вам, ремесленникам жизни, оставалось одно— удавиться. И вы давились каждым корявым, как кислая корка черного хлеба, днем вашей жизни. Революция должна от­ крыть великие, еще неведомые тайники жизнетворчества, овеять верой ваше бездыханное безверие. Разве не последнее тление узнали вы: во­ сторг безверия, очарование тьмы? Я знаю, каждый из вас уже нащупы­