Сибирские огни, 1925, № 1

В тот вечер сидели поздно. Мишка проглатывал уже пятый стакан чаю, и нос его лоснился и краснел, как свежесоленая кетовая икра. Молчанов ку­ рил и молчал. — Ну что-ж,— говорил Рожнов, заглядывая Мишке в глаза,— приехали, значит, скрываться? Ну-ну, паря, посиди, посиди здесь, чего же?— будем вместе работать. Куров смеялся: — То-то, что работать, а не сидеть. В городе надумали своего бондаря иметь, вот и расхлебывай. Нечего тут, паря, рассиживаться. До рыбы недалечко. А бочку приготовь, она тебе ждать не будет. Вятский быстро, по-тунгусски, крошил на столе листовой табак, раскла­ дывая его кучками возле себя, шмыгал носом и злился, когда кто-нибудь сгребал накрошенную кучку к себе в кисет. — Сам кроши, чего тащищь, работничка нашел себе! — Эх, Вятский, а еще артельный человек, табаку жалко. От печки несло пронизывающим жаром, в сизой дымке тлеюще цвели огоньки цыгарок, и клонило ко сну. Молчанов говорил: Приедут сюда две ар iели, а может, и больше. Расинские и Колоба- новские наверно приедут. Они каждый год сюда ездят. Надо тоню хорошую выбирать, и чтоб все готово было. Куров дразнил: — Готово, готово, к бочкам, говорю, приступать надо. Бондарь-то ведь сидит зря. И то, хоть один был бы, а то с бабой в коптилке устроился И баба у него— не баба, а какая-то юкала. Все засмеялись, даже Молчанов усмехнулся. Определение было точное, как платье по мерке. — Верно, что юкала, сухая, вяленая, черт ее знает,— продолжал К\- ров, тыкая куском хлеба в бумажку с солью.— живет баба в артели, а хоть бы раз на артель обед сварила, иль спекла что. Терпеть не могу баб! Вятский обозлился. — Чего бабу чужую ругаешь, своя есть. Рожнов потянулся к табаку. Вятский накрыл табак ладонью. — Слышь, дай на цыгарку, а то, ей-богу, скажу. — Что скажешь? Почему за бабу бондареву заступаешься?— Свою привезти хочешь. Вышел из себя Вятский. Ну и привезу. Что-ж, привезу, да. В коптилке устроюсь и харчей \ артели не возьму. Будет вас тогда с бондарем лаптей пара,— буркнул, усмехнувшись, Рожнов.— Беда, если в артели баба заведется, а две— совсем погибель! Молчанова раздражал никчемный разговор. — Пошли о бабах толковать черти. Куров, слышь, дело говори. Куров досадливо плюнул. Дело, известно, какое дело? Ждем, пока Семка с собаками приедет. Бондарь пущай инструмент ладит, полки устраивает, а мы— клепку колоть. Два дня— и к бочкам приступить можно. Наутро кололи клепку. Уходили версты за три через пролив к низкому мысу, зеленеющему густой плесенью на снежном полотнище горизонта. На мысу полоскались оглашенные ветры, заскакивали в тайгу, толкались между