Сибирские огни, 1925, № 1

В квартирке тишина, словно притаились будущие мои родственнички, И раздумываю я: пойти мне к ним за ответом, или притаиться и ждать. Но только я этак размышляю, вдруг стук ко мне в дверь. — С превеликим, говорю, удовольствием. Раскрываю дверь— стоит сама мадам, аж посинела вся, обмякла, в глаза мне не глядит. Вошла и сразу: — Извините вы нас! Никак не можем мы на ваше предложение со­ гласиться... Феничка молодая... То да се .. Вскипел я, не выдержал, даже забыл ее женское звание, озверел: — Ах, говорю, вы, дармоеды этакие. Вы,говорю, сладкое на дармов­ щинку любите!.. Вы, говорю, в тепле обожаете жительствовать! А коснись к делу, так вы хвостом виляете, пробка у вас слаба... Ах, говорю, этакие вы и сякие... И пошел, и пошел-. Понятно, сердце у меня вскипело, обидно, и, кро­ ме того, продуктов и дров жалко. Чем зря, коню, извините за выражение, под хвост кидать, да я бы на дело то употребил, что они у меня скуша­ ли за эту и предыдущую неделю... Ну, натурально, из характеру своего я вышел и сказал мадаме все, что и потребно было и что и воздержать в себе можно бы, не щадя лексикону своего словесного. Захлопала-захло- пала зенками своими мадам, слезу пустила, ахнула раз и еще, и еще— и шарахнулась от меня. Отдышался я, подумал, в размышление впал. И впал я в большую свою суровость. Первым делом потребовал остальные из моей полсаженки дрова. Затем запиской уведомил их, что нет им от меня дальнейшего продовольствия. А кроме всего этого, встретивши на завтра в кухне ма­ дам мою, поставил ее в известность, что намерен я обзакониться на сто­ роне, и что, мол, есть такие, которые за великое счастье почитают в супружестве со мною состоять. И при этом показал ей ордерок из гублеса на пять сажень дров. И мягко так говорю: — Ввиду того, что не сходимся мы характерами с вашей семьей и притом пять сажень дров не фунт изюму, их не возьмешь в карман и в квартиру их зря перевозить резону нету, то об‘являю вам, что с этим богатейшим отоплением намерен я переехать на другую, более приветли­ вую и подходящую квартиру. Глянула моя мадам на меня оторопело, но на этот раз ничего не сказала... И при всем том наблюдаю я за окружающим населением и жду. И верите ли, никакой, можно сказать, причины не было ждать чего-нибудь путного, а я жду,-- вот, словно, нюх у (меня, чутье этакое: должно про­ изойти по-моему, должно... А батюшка-мороз как завинтит, завинтит! У меня даже при щедрой моей топке попрохладней стало. А что же у моих родственничков? День проходит, другой. Морозы крепчают, жители мои притихли, замерли. Толь­ ко нет-нет, да сам поохивает, стонет. Карежит его, плохо ему. На четвертый день достал я свой градусник, вывесил его потихо­ нечку на кухню, выждал, пока действовать он начнет. Гляжу: три граду­ са под нулем. А немногим погодя ко мне в комнату без стука, без уведомленья-— сама Феничка. Восковая, под глазами синева, на меня не глядит, прошла по комнате и тихо говорит: — Можно?