Сибирские огни, 1925, № 1

бя выменяли. Конечно, по человечеству жалко и притом у меня излишки,— но скажите мне на милость, какое же мое дело? А, кроме того, всех не накормишь и еще то принять надо в соображенье— сегодня я имею, а вдруг з а в т р а какой-нибудь случай непредвиденный... Ну, следовательно, они себе сами собою, а я -сторона... Недельку прожил я и виду не подаю, что девочкой интересуюсь. Я эти дела досконально знаю: станешь пялить глаза, или что-нибудь та­ кое__отпугнешь и потом пиши пропало. А девочка строгая, молчаливая, скромная. Ухаживает за колодой этой, за папенькой, мамашу свою все успокаивает. Вообще—дочь примерная. А во мне все разгорается, да разгорается к ней. Конечно, не только нрав ее этот тихий и смирный, а все обличье ее тянет меня. А тут, вышло как-то, что все ее статьи де­ вичьи самым подробным манером освидетельствовал. Кухня у них была, а в кухне закуток темный. Ну, вот раз улеглись все, поздно уж было, и я укладываться стал, но слышу— ходит кто-то по кухне, осторожно так. Я потихонечку, полегонечку из комнаты свсей выхожу, подкрался на кухню, гляжу— господи! Феничка (это дочка то хозяйская) в одной юбоч­ ке с самоваром возится. Смекнул я— не иначе— за стирку взялась. А как грудка у нее вся, значит, на виду, притаился я и созерцаю. Ну, дальше- больше. Скипятила она самовар, тащит в закуток. Эге, думаю, ту т не стиркой пахнет. Жду терпеливо. Ну, короче говоря, стал я свидетелем, как девочка моя в кутке разделась вся до нага и мыться принялась. И поверьте мне— что мне здоровья тогда это созерцание стоило— не приведи господь!.. Стою, дрожу, а сам бы всю ее так и с‘ел, с ножками стройненькими, с грудкой, с животиком невинным... Даже вот теперь вспомнить— в жар бросает... Хе-хе... — Мда-а!.. промычали слушатели, и кто-то вздохнул. 5. — Да... и как я, значит, ознакомился со всеми тайнами ее девичьими, запало мне в голову: должна она непременно удовольствие мне доставить. Однако, понимаю я, что простым каким манером, подарочком, финтифлю- шечками разными тут ничего не поделаешь. И к тому же вижу я, что Феничка как-то дичится меня, избегает. Видно, не по нутру я ей отчего- то пришелся. Другой раз остановишь ее, попробуешь заговорить, пошу­ тить, а она: «Извините меня. Мне некогда... Папаше ноги нужно мазью натирать». Так все мои подходы зря, без последствия и остаются. А время шло к холодам. Надо о зиме думать, о дровах. Между прочим, замечаю я, что у квартирохозяев моих с дровами туго. Пищу свою немудрящую на «буржуйке» готовят, а в квартире «уже как веет ве­ терок». Я же по ордеру получил сажень дров и перевез полсаженку пря­ мо к себе в комнату. Поставил печечку железную, дыры в перегородке за­ конопатил, полоски войлока к двери прибил— чтоб, значит, холод от хо­ зяев ко мне не наносило, да и мое тепло к ним не уходило. Ведь не напасешься дров-то на всю квартиру... Обезопасил я себя на зиму и поглядываю на Феничку. А она блед­ неет, худеет, личико у нее суровое, вроде монашеского. Вижу, вянет цвет очек, не сорвешь, хе-хе, во-время,— завянет зря... Ну, стал я дей­ ствовать с другого боку. Подсыпался к мамаше. Она дама рыхлая, видать когда-то авантажная была. Глаза у нее на мокром месте, отощала, охоло- дала она. Я улучил как-то время, когда Феничка из дому отлучилась,