Сибирские огни, 1925, № 1

Н а м ы с у . Р. Фраерман. Дни шли чертовски медленно, как будто с трудом выдавливались из опухшего со снежно-облачными отеками неба. И когда дни эти начинались, повисая над запушенной морозами и пур- гами тайгой молочными и густыми туманами, то в зимовье раздавалась ру- гань, и Рожнов, сворачиваясь от холода в три погибели, подползал к же- стяной печке. Печка за ночь так остывала, что дверки он открывал полой полушубка. Дверка хрюкала, и пальцы, похожие на белужьи крючки, совали в печку подтопку и короткие листвяные поленья. Тогда в зимовье начинало пахнуть отопревшим деревом и горелой хвоей, и Рожнов, прежде чем заскри- петь снова дверкой, всегда говорил: «Дрыхнут сволочи». s Говорил он это добродушно, спокойно и тихо. Но все слышали. Ведь никто не спал. Разве можно спать, когда забытая вчера Андреем Куровым вода в бутылке расчепила ее надвое? С нар подымались посиневшие от спанья и холода лица, и кто-нибудь непременно щелкал зубами, гукал в ладони, и, обламывая слова, хныкал: — Собачий холод. Черт знает! Куров прыгал с нар в валенки, подскакивал к печке и кричал Рожнову на ухо: — Ты чего ругаешься, растакую твою. Га? И всегда одно и тоже. Рожнов удивленно отступал, а Куров, захватив позицию у дверки, садился на корточки, обнимал уже нагревшуюся печку и выл от втекающего в тело тепла. Рожнов обходил печку кругом, щурил больные покрасневшие глаза и цыкал: — Цы, сволочь! Э? Так начинался день. Да, действительно, дни шли чертовски медленно и нудно. И не приехал бы вчера Мишка с Молчановым на гиляцких собаках, право, разбежались бы от этого гиблого места. Мишка и Молчанов приехали вечером, когда на проливе танцовали сне- га, и сопки накрыла мглистая сетка буранов. Тайга буянила, как пьяный шам- понщик, скрипели листвяные вершины, и звякали обледеневшие пихты на- встречу налетающим вихрям.