Сибирские огни, 1925, № 1

всяческие охвостья и упорно стремится к созданию своего самостоятельного организма. Так в эпоху В. Белинского окончательно одержала победу «натурали: стическая» школа, пожрав охвостья отечественного сентиментализма и пышные останки западного романтизма. И мы видим на протяжении всего X IX века безраздельное господство школы Гоголя, Пушкина и их великих завершителей— Достоевского и Толстого. Чем победил Виссарион Белинский, великий истолкователь этого напра­ вления, своих противников— проф. Шевырева и Ап. Григорьева? Почему славянофильствующему Пушкину, каким его старался сделать Ап. Григорьев, позднее Достоевский, Россия предпочла Пушкина в понимании Белинского— русского, мирового, всечеловеческого поэта? В. Белинский уловил, органически, кровью ощутил живой взмах своей эпохи в будущее. Почувствовал, где именно, в чем конкретно проявляется художественное дуновение грядущей культуры. Он не дал нам стройной социологической системы понимания этой культуры, но в искусстве, в слове, он, как никто, осязал, что у писателей является революционным и что реак­ ционным. Формально, внешне, Белинский не исповедывал никакой школы, кроме одной— здоровой, человечески ясной, нормальной и непримиримой, с точки зрения конечных идеалов человечества, которые гениальный критик но­ сил в себе крепко. Он тогда умел беспощадно вылущивать из литературы сословническую червоточину и находить в ней наиболее простое и, как он говорил, «общечеловечественное». И его наследник, Добролюбов, казалось тогда, узкий фанатик-семина­ рист, сумел и в Островском и в Гончарове найти это человеческое: пригодное для начального культурного революционизирования России. Этого беспощадного фанатизма по отношению к конечным целям нашей эпохи и этой культурной широты, наряду с глубиной понимания реальной действительности, претворяемой художниками, мы и хотели бы от современного критика. Тогда он сумеет нащупать основное устремление современной литературы. У нас, конечно, борется, переплетается множество литературных на­ правлений. Они столь же разнообразны, как разнородна социальная природа самой России. У каждого класса, даже у группы, с неизбежностью проби­ ваются ее жизнеобразующие тенденции. Не только в литературе, но и в отдельном художнике идет молекулярная классовая борьба, и проанализи­ ровать ее было бы невозможно, если бы мы всегда руководствовались одним голым смыслом произведения. Мы знаем еще из Плеханова, что в искусстве кет непосредственного влияния экономики, о чем забывают или не знают наши эстетствующие политматёматики. Здесь в узел завязывается через личность и экономика, и политика, и философия, и быт, и ходячая мораль, вообще все богатое наличие всяческих надстроек. Поэтому в искусстве нет четкости Дантовских делений. Но зато в искусстве есть живое дыхание его, плоть и кровь, эстетическая биология, по которым, как по лицу человека, мы можем определить его социально-эстетическое здоровье. Плох тот критик, который руководствуется одним голым смыслом произведения. Голый смысл в искусстве, это такой же абсурд, как голый, истертый, общипанный мех, мех нагишем. без шерстинок. Тепла из него не извлечешь, а обмануться на нем можно легко.