Сибирские огни, 1925, № 1

-— Нужно поразить. Не дать опомниться... Бабы уже гудели: — Довольно от жидов намучились. Мануфактуру всю попрятали... Попили нашей кровушки.-. Конец вам сготовим, сукины ваши морды... Солдаты, вверх не глядя, подтверждали: — С хронта тож-жа дезертировали, укрывались, сволочи, писарями служили... Диким прыжком взлетел на парту, ударом колена на-скаку разрыв рой голов у тухнущей лампы: — Слушайте, хулиганы, охранники с паучьими ужимками, и вы, не­ счастные рабы и торгаши! Я знаю ваш участок— о, я знаю! Не вы ли две­ надцать лет назад кровью залили город? Не вы ли богатство рундуков ва­ ших построили на детской крови и слезках? Кто же кому должен,-—и вы ли судьи? Вы хотите распять и меня? Распните. Я не вооружен, не бой­ тесь,— распахнул пальто, вывернул порывисто карманы наружу,— не бой­ тесь, торговки, не бойтесь, прапорщики, кулаки и гады! Смело разите дре­ кольем, смело в грудь стреляйте. Что же вы медлите, что вы бледны и тря­ сетесь, а я, безоружный, в лицо плюю вам свое презренье. Не сме-е-те? От-шат-ну-лись?.. Я ухожу... Но помните: партия героев, мучеников, пар­ тия борцов за вулканическое «завтра» проклятьем покроет ваши крова­ вые тени!.. И вдруг трепыхания гаснущей лампы явились ему пожаром, и вдруг увидел то, и понял все; теперь знает, здесь, на краю, на пределе— радость. Знает, да, да, да, с теми — одно— вот дрожат языки на склизких бабьих гла­ зах, а ему легко и страшно— не их, а радостного узнанья своего,— и зачем, и к кому обращаясь, поет лебедино? — О, тысячекратно мудрее и больше меня восставший октябрьский на­ род, баррикадами разгородивший землю между собой и вами! О, взорвет еще мирового торгаша вулкан гнева рабочего , мужичьего! Что-ж, разорвете меня, истерзаете когтями своими? Бейте, терзайте, когтями щипайте, царапайте, но душу-то, душу революции вам не защипать, не зацарапать! Остановился: бабы бьют ее кулаками в спину, в грудь, в глаза, в ее чуд­ ные, бездонные очи... Вот ударили ее в шею. Вздохнула усталым, счастливым вздохом, «Ми-и-иша» крикнула, упала. Рванулся вниз, перекосил широкую, красную скулу звонкой пощечиной, топнул, ногой, крикнул: — Не смеете ударить меня— бьете жену. Га-а-ады!.. Но подползали молча, с нависшими вниз, мокрыми от остервенелой пе­ ны усами, и разодранные багровые глаза жадно впились в белую полоску его шеи. Лена поднялась, Лена протянула к нему руки, -и в сумрачном овале, отороченном изгородью оскаленных челюстей и кулаков— на миг— знак бесконечности: сверкнул в сплетеньи их перевитых рук. Но ухом учуял трупный дых над ее волосами— и оглашенно: — Стойте!— выдохнул, и выстрелом волхвующего взгляда вкопал стадо в трех вершках. — Вы не двинетесь, рукой не шелохнете, пока не уведу эту девушку— мою жену.