Сибирские огни, 1925, № 1

— Да брось, ишь его раскудахтало. Лехтаря бы, Михайла-то. Так, го­ ворю, уходить не годится... •— Стре-е-лять? Штеп-се-ля выкручивать, с-с-во-ло-чи!.. Мозги вам «ыкрутим. Прошли времена миколашкины, с-с-су-к-ки-ны р-ре-зин-щи-ки! Подошел к ним, засмеялся: — А вот и Михайла, товарищи! как видите, жив, целехонек. Его задавили в об’ятиях, сжали мускулистые руки, к тискам привык­ шие, и то, что не удалось резинщикам, едва не доделали радостные, счаст­ ливые рабочие об’ятия. — Ох же, и молодчина ты, Троппушка! Ну, и шапка, ну, и невидимка! — Куда-ж тебя выдуло, голубчика? Ведь двери-то все они заперли, халуи окаянные? — А я — в суфлерскую будку, — задыхаясь в их об’ятиях, едва про­ хрипел Михаил. — В будку? Ф у ты, ну ты! В бу-у-удку! Сдохнуть со смеху — сдох­ нешь. В будку говоришь? И снова подняли, целовали, душили, баюкали, кожу на руках рвали братские рукопожатия... До рассвета хохотала, ухмылялась рабочая, солдатская радость в гулкой пустоте бессонного, замершего в ужасе погромного ожидания местечка. Уже прощались, когда приземистый кузнец Жигалка, спохватившись чего-то сбросил картуз и, отвернув подкладку, подал Троппу белый кон­ вертик. — Эх, ты, незадача! Совсем ведь запамятовал... Тебе, Михайла. — Это что? ■ — Не знаю. Я при кассе сиДел, этакая девица из себя подошла, в го­ лубой, знашь, вуальке, билетик купила, — «а это, говорит, отдайте, гово­ рит, самому оратеру». Я — чего ж, не откусит, взял... — Как, как, говоришь? В голубой, говоришь?., и билетик, купила би­ летик? -— Ну, чего-ж не купить, когда— касса... — Да, да, да, конечно, конечно, касса... и взял у Жигалки зачем-то картуз. — Нет, картуз мой, — смеется Жигалка, — а вот конвертик... Пропал Жигалка, отжурчали, откланялись, пошли чрез полотно куз­ нецы и солдаты— и почему у всех лицо Жигалки? А Тропп застыл на рельсо­ вом каком-то тупичке, Тропп белесей сирого ноябрьского рассвета, Тропп читает: «Вы здесь, вы здесь. Дорогой в Питер в окно вагона ваше имя увидела на афи­ ше. Пускай утеряла поезд, пускай—мне нечего терять: я раньше утеряла душу. У меня сегодня спекшиеся губы—мне не стыдно—ведь никогда, никогда больше не встречу вас—никогда. И оттого—сожженные, сухие, спекшиеся губы: так- сегодня ищут они вас. У меня сегодня спекшиеся ноги—сухие, сожженные, спекшиеся ступни: так бро­ дили, бродили искали вас. Люблю-ль я вас, сумасшедший, июльский вальс? Люблю-ль я вас? Разве знаю,— и что знаю я? Вы говорите о любви. Я не знала любви. Пока ее не было, я думала: — Любви нет. Когда она пришла—я знала: — Она сейчас уйдет. Когда ушла, я помнила: — Она больше не вернется.