Сибирские огни, 1925, № 1

и там, обжигая, застряли. В сумасшедшей толчее пучеглазых голов выросли жилистые кулаки и суковатые палки, между недвижным Троппом,— все в той же позе— плетями руки— и грудь— из какого это коричневого камня?— между Троппом и толпой вырылась, ширясь, воронка пустых пространств, у вдруг— над тонущей шапкой ежа крохотный, детский иль женский, кулачок, иль так себе— наперсток,— и— чвак!—шапки нет,— и чвак!— какую-то голую харю по глазам, по глазам— кулачком иль наперстком? И пока рабочие, опомнившись,— назад, скучиваются вокруг ежа с содранной колючей шкуркой, и пока Михаил подымает усталые, стеклянные глаза,— оттуда, оттуда, из гущи, над напер­ сточком, провеяла голубая вуаль— и звон, или стон, иль совсем еще на земле неслыханный лилейный музыкальный вздох— и это средь взвоев, и топотов, и дзанков— легкий, как вуаль. — Ми-ха-ил!.. И тут-же пропал, иль никогда его не было... истаял в ревах с хор: — Б-бей жид-д-дов! Продают Росси-ю-ю-у-у! На деньги немецкие, на шпычки жидовские! Хватайте Тро-о-о-а-а!.. Взвизгнул сломанный выключатель, зал упал во тьму, загромыхали де­ сятки ломов, рванулись вниз, в давку, в крики, в истерические вопли, в месиво ужаса человечьего... С минуту,— иль, может, год?— стоял, зачарованный, и звериный взрев был тише, неслышней ему межзвездных эфирных пустот,— чтобы просочить сквозь себя чей-то призрачный мелодичный лепет,— и потухшая рыжая рябь голов и вспоротых грохотом глоток безвидней тли на траве пред голубым волнением вуали и страшным промигнувшим блеском наперсточка... Но ломы и ноги уже протопали во тьме на сцену— и тело Троппа оч­ нулось, ожило, машина разом заполоскала всеми своими колесами. Безраз- думно подбежал к суфлерской будке и — вниз головой, в подземелье. Минуту лежал без чувств, без мыслей, так: мешок с картофелем в по­ гребе. Потом врезалась в глаза полоска желтого света, пополз к выходу. Он в железнодорожном саду. Долго, долго чиркал спичкой, зажег, наконец, папиросы, вяло побрел к вокзалу. Черный кофе в буфете привел мысли в порядок. Что же там? Куда провалилась тысячная аудитория? А то — бред? Галлюцинация? Или?.. Или?.. Не спеша, расплатился, побрел назад, к железнодорожному саду. Ему навстречу летит, смеется, гогочет торжествующая ватага. — Ну-ж, и отдубасили! — А как я того, в меховой, пи-сто-ле-та, — стамеской, стамеской, в ухо стамеской. Видели? —• Да где там видеть-то, когда, как у арапа... Хорошо, что сам себе стамеской уха не отколупал. — Лехтаря бы, лехтаря! Задавили— не иначе. — Да нет, пулей его попортило, он и... — В нос тебе пулю. Сто-ял, как ста-туй... — Что же это: на кого мы его оставили, робя? — А я энтого штыком— в задницу, в зад-ни-цу, а он мне: братья пра­ вославные... А ему к-как загну бр-ратьев...