Сибирские огни, 1925, № 1

трубе вылинялый красный флаг. Ветер изорвал его одинокое, багровое кры­ ло, а выцветшие черные буквы: «артия» — обвились вокруг тощего древка... Здесь-то и помещался партийный комитет. Встретил измученных, пергаментно-безжизненных дежурных. — Третью ночь не спим, — уныло возвестили, — в городке тревож­ но: ждут еврейского погрома. Агитацию ведут железнодорожные артельщи­ ки, кондуктора, начальник станции, а вокруг них ревет и глухо пока кло­ кочет пьяная солдатня, вернувшаяся с фронта... — Повели вы контр-агитацию?— сухо перебил. — Пробовали. Не слушают; выскочит торговка или какой-либо весов­ щик,■—здесь ведь старое гнездо союза русского народа,— набрасывается: — А шпычки почему вздорожали? А газ кто попрятал? Возражаем,— куда там. Солдаты напирают, ревут: «Да, да, во-о-о, оно самое, а шпычки почему попрятали? Ага, вот оно и есть, что жиды»... — Кого же вы здесь сторожите? — иронически усмехнулся. — Все таки мы •— партия... — Вы хоть вооружены? — Нет. Обиженно умолкли. Маленький сутулый студиозус с огромным лбом и выпуклыми, чуть- чуть на выкате, глазами, недовольно вмешался: — Как это нет? У меня наган... — Без пуль, — неумолимо оборвал секретарь. —■ Без пуль, и даже без пистона, которым дети ворон пугают. — Так что вам остается по-казацки: бить тупым концом, — про­ должал издеваться Михаил. Наростала неукротимая злоба на свое и их бессилие, на свою расте­ рянность и незнание, ито предпринять, как бороться, и эту озлобленную свою растерянность срывал на унылых местечковых комитетчиках. И, чем больше злорадствовал, тем спокойней, яснее становилось на душе, и испу­ ганно пробегало в сознании: — Ага, не спросят, не догадаются спросить: что же у меня за душой, что-то я принес с собой? И почти радовался тому, что все здесь так просто, не нужно знать, с левыми иль с правыми, советы или однородное социалистическое, Ленин или Керенский, здесь ведь предвидится всего только еврейский погром. И так хорошо, что — только погром, что все тут ясно, — бей тупым концом. Да еще студиозус — вот хорошо! — самолюбиво оправдывается: — Ну, и что же, буду бить тупым концом, что вы думаете, — и мор­ щит огромный, беспомощный, детский лоб. — Прекрасно! Обиделся — и прекрасно! Ну, теперь совсем про то не спросят. И уже спокойно, учительно: бросьте, милый, ерунду пороть. Раз невоз­ можна «критика оружием», остается лишь «оружие критики». Револьвер спрячьте, да смотрите — не прорвите карманчик, а засим соберите всю орга­ низацию — пойдем на площадь. Будем митинговать — больше делать нечего. Сейчас восемь, к десяти все должны быть в сборе. Еще: немедленно расклеить •афиши о моем докладе: на восемь вечера, в железнодорожной аудитории. — Быть может, в кинематографе. Все-таки безопасней. Ведь дорожная аудитория— их штаб и гнездо...— Робко поглядели ему в глаза.