Сибирские огни, 1925, № 1

— Н-не-е, чиво там, еще, еще... Т-то-же-е... Швыряет еще какую-то розовую бумажку и под окном стихает. Под ним что-то мягкое, тихое, хорошее; — быть может, мука, быть может, уснувший солдат? Все равно. Спать, спать, спать. Колышет, несет. 1ючему-же — не дальше, всего только на лекцию, на э т у проклятую узловую, а не на край света? Пускай ругают, пускай барыш­ ня визжит: — Юбку, юбку придавил. Глупая! Не все ли равно. Голову придавлю тебе, но:.спать, спать, •спать, я Ничего, никого, летит в пустоту, храпит и хрипит, загнанная-ль ло­ шадь скаковая, перед стартом, вол-ли на бойне, под последним ударом обуха? — Негодяй, насильник! Как смеете вы приставать? На помощь! Не •обнимайте меня; хамьё Кого это так шибко ругают? И кому это в голову может притти еще в таком аду приставать к женщине? Бедная, бедная женщина! Бедный не­ годяй! Вдруг кто-то кулаком в плечо, и Михаил просыпается. А она бьет озверело по лицу, по груди его, зовет на помощь и плачет: — Насильник! Хулиган! Негодяй! Не сметь ко мне прикасаться! Боже! Это— он насильник? Оказывается, он — и негодяй, и хулиган, и хам. Оказывается, это он чо сне припал к плечу какой-то девушки и, хра­ пя, в темноте, обнимал ее, барахтаясь на скользких мешках. Нехотя, сонно об’яснял ей: — Поймите, я м-м-м так устал... Я искал во сне точку опоры. Я и не знал, что это — девушка, а не стена... Об’яснял, пока та не засмеялась, а Михаил, оборвав на полуслове, упал головой на мешок и забылся... Но под утро вновь оказался негодяем и преступником. — Разбойник моей жизни! Громила моего имущества, — закричали •ему в ухо на рассвете. Пускай кричат, пускай разорвут ему уши благим своим матом: ему так сладко, он в райских рощах, пьет вино, струящееся в виноградниках, вдыхает запах лимонов и ландышей, колышется на древних баобабах и тихо улыбается солнцу, весь перевитый лианами... И в знойной Азии, оказывается, тоже революция, и у славных бедуинов — он и не знал — прекрасный обычай: когда по душе им чья-либо речь, они из мягких мехов льют речи­ стому в рот ароматное ви... Но его бьют, его гонят из рая, бросают вниз с баобабов— за что, за­ чем? Ведь он— за Азию, за революцию, за славных бедуинов, за ароматное... — Вы вернете мне триста рублей, громила моей жизни! Триста руб­ лей, как одну копейку!.. Ах, в Азии тоже грабежи связаны с революцией, но эти эксцессы, эксперименты... — Э-э-э-эй, м-э-эр-за-вэ-э-эц, пэ-э-энтюх, да вставай же, убью-у-у-у! Опять! Через силу разрезал глаза, проснулся.