Сибирские огни, 1925, № 1

И чувствовали какую-то звериную правоту, первобытную дальнозор­ кость. в этом несуразном человеке, и оттого еще пламенней осуждали и него­ довали. Никогда еще так не умоляла Лена остаться: — Хочешь: день и ночь буду ездить сама по деревням и городам с твоим л поручениями, но — не уезжай, заклинаю, не ради уюта, не ради любви, но... ради нашего дела. Ведь тебя укокошат. Разве не видишь: все дозволено. Разве не чувствуешь: разом развязались все силы, все инстинкты, вулканические и звериные. Чорт выпрыгнул из бутылки, Михаил. —■Я уезжаю, Лена, в последний раз, но я должен проверить, проверить, увидеть своими глазами. Сидеть в такие дни на месте — невозможно, пре­ ступно, трусливо. Не понимаю здесь - г пойму в шахтах, в штольнях, на рельсах... — Разве ты не видел свою Новониколаевку? — Да, но я давно не видел железнодорожников, металлистов... — Посмотри, что творится в городе: вчера приехала какая-то гайда­ мацкая часть. Сегодня гуляют, разбили винный склад. Скачут на грузовиках, стреляют, говорят о резне... Может ли город в эти дни обойтись без тебя. Пойми, что.... —- Меня заменят Колосов, Запятайкин. — Растяпы! Тут нужна молниеносная решимость. — Мирон Мироныч обладает ею в избытке. — Он болен. — Но он встанет, когда этого потребуют обстоятельства. — Ты заболеешь. Погляди в окно: ноябрь, снег, слякоть. — Лена, я непреклонен. — Тогда возьми меня с собой. — Ты нужна здесь. Ты должна выпустить очередной номер «Воли Труда». ц. — Михаил, но ведь можно и отложить выход газеты до твоего приезда. Все-равно, ведь будет перерыв в выходе... — Перерыва не будет, —- резко, с досадой: — я телефонировал Мирон Миронычу. Будет писать и редактировать во время моего отсутствия. Нако­ нец, вот правда: хочу это видеть один. Чтоб слышать только то — и себя. Будешь ты со мною— будет горше, и меньше пойму. Не бойся: меня так просто не возьмут. Револьвер со мной. А прятаться, стынуть— позор... Тонкие, бледные пальцы жалобно хрустнули. Больше не говорили. Набросил поспешно холодное осеннее пальто, зябко сунул руки в ру­ кава, сгорбился, плечи — подковой, наставил воротник, побрел в комитет. 'Там уже — в сборе. В углу медведем —-Мирон Мироныч с повязанным гор­ лом. Отцвела лукавая усмешка на устах жизнерадостного агронома. Печа­ лен. Озабочен. — Слыхали? — О чем? — После Питера — Москва. Комитет спасения родины и революции— по швам, вдрызг. Керенский разбит под Царским. Лицо Мирона Мироныча исказилось столь неподдельной горечью, что Михаил понял: этот знает, на чьей он стороне. „Сиб. Огни-Js* 1 . 1925 г. 8