Сибирские огни, 1925, № 1

отдыхая:— «А знаете са-мо-но-вей-шую новость»?— Я на зло:— Да, знаю, Пушкина на дуэли убили. — А тот, не сморгнув: — «Да, это— своим чере­ дом, а я не про Сашу Пушкина, я— про другого Сашу,— того, которому ми­ лые дамы и барышни— вот такие, как вы-с, руку вывихнули от рукопожа­ тий. Так вот-с, представьте: рука, во-первых, совер-шен-но выздоровела, не жмут, понимаете, ее больше; а, во-вторых, оне (и расхихикался) заяви­ ли во все-ус-лы-ша-ние, перед лицом— не шутите— ре-во-лю-ци-он-ной де- мо-кра-ти-и, что цветы у них в грудях, как есть, засохли и повяли, а ключи от сердца,— ах, мам-моч-ки-и, оне, между прочим, забросили в море... Ну, что вы будете делать?.. Живым силам страны (они же— дохлые) остается снарядить с горя эк-спе-ди-цию во-до-ла-зов и поискать. Но... м-м-м-да-а... это уж сделает, верно, в купальных костюмчиках дамский батальон мадам Бочкаревой... А, что, не пи-кан-тно? Не новость? Ха-ха-ха»...— и весь ко­ телок расплескал, хватая себя за бока, по перрону и моему платью... Вот бал-да!.. Я кричу ему в бешенстве— «демагог!», а он хе-хе-кает:— «Ах, де- точ-ка моя, вы все еще под парами революционной мартовской весны, когда,— ха-ха-ха,— выставляется первая рама... и первые зубы»...— И чем, скажи, он так доволен? — Прежде всего, конечно, своим острословием— подслушал, верно, у какого-либо бонмотиста в комитете,— но, главное, верно, тем, что ситуа- цийка очень для него смачная... — Да, представь, выпалил все это митральезой и засуетился:— «То­ роплюсь, дитя мое, тороплюсь. В Питер. Партию поколоть надо, по-ко-лоть по-ско-ре-е, мати моя,— и то опоздали! Привет муженьку»— и покатился с пустым котелком за кипятком— вторично. Чорт его знает. Не тип, а ти- пун-чик какой-то. . — Да,— вмешался доктор Запятайкин,— вы это колко, простите, Елена?.. — Владимировна...— спохватился Тропп, и даже подскочил от сму­ щения.— Ф у ты, ну ты, забыл... знакомьтесь... простите.. — Да, Елена Владимировна, вы это колко: не тип, а типунчик. Мно­ го этих типунчиков повыскакивало на нашем отросшем в феврале языке... И, увидите, он— как сказали вы,— Дыхно?— он будет си-ла. А, главное, «по­ лезен» и «выгоден», и— всегда с победителями. А мы— пенснэ потускнело,— а мы... на слом пойдем. Шоффер затормазил. — «Ницца»... Лучшей не сыщите. О-тель первый сорт... — Пускай — «Ницца»,— махнул Михаил и распахнул дверцу, и вдруг зарделся отчего-то, и задержал восковую докторову руку. Ворвалась в гостиницу, как буря, рассыпала по дивану свой шарф, и ботинки, и ленты и шпильки, и шляпку, прижалась, нагая, к его измучен­ ному, ликующему сердцу, и в кипеки, в неутолимой туге об’ятий вышептала: — На костер, на плаху, на праздник— вместе, всегда... Жизнь моя, мой, мой, будем вместе гореть. Но мы ведь не расстанемся больше никогда, никогда? Целовал горячие плачущие глаза, обещал тихо: — Никогда... Ни-когда... Ни-ког-да-а...