Сибирские огни, 1925, № 1
Автомобиль пробыл в дороге две недели, избороздив уезд вдоль и поперек. Наконец, вышел весь карбит, к бензину уж подмешивали керосин, раз бросали всю литературу, охрипли и простудились и, усталые, угрюмо-молча ливые, вернулись в город. Еще на окраинах зарябило в глазах необычным движением. Носились во весь опор верховые, в шапках с красными колпаками на макушках; кое-где постреливали, обыватели жались; ставни закрыты, хоть было за полдень; на мужицких арбах и колымагах, доверху фуженных сеном, восседали фронтови ки, а ка углах, на столиках, продавали не обычные семячки и маковки, и гряз но-желтую бурду в кувшинах и графинах— деревенский самогон. Сила Иваныч раздраженно пояснил: — Сегодня ярмарка. Оттого и самогон, и свист, и выстрелы. Чорт знает что! Сейчас же приму меры. II впрямь: на ярмарочной площади все утопало в возах, столиках и ша трах, толкалось в навозе, горланило и торговалось, а земля уставлена была огромными рыжими тыквами, точно— выставка выжелтевших черепов древних каких-то великанов. Но ярмарка свирепей обыкновенного. Ярмарка— больше не ярмарка. Яр марка митинговала. Вокруг телеги, где на дровах горланили люди в папахах да подпрыги вала— какими судьбами?— женская шляпка, в спиралях пыли вихрился галдя щий клокот проклятий. Казалось, там дерутся, слышалось воющее: — Дол-л-ло-о-о... Остановили авто. Михаил пробился сквозь колеса крутящихся рук, мо лотящих ног и увидел на возу свою жену, хищной птицей разметавшую в воз духе шляпу. Лена кого-то куда-то кличет и кого-то клюет желчными обли чениями. Никогда еще не видел такой Лены: прическа распалась черными змеями кос, в очах мечом полощет хищный гнев, а голос мужской, багровый, мощный. — Вы не дадите погаснуть огню народной любви,— возглашает Лена ожесточенно напирающим мужикам,— вы не дадите восторжествовать всеоб щей сваре и ненависти. Разве мы— черти, прыгнувшие из бутылки, а не люди, освобожденные из тюрьмы? Разве «сарынь на кичку»— ваше знамя, а не «зе мля и воля»? А если так,— дол-л-ло-о-о... большевико-о-о-о... И тысяча зычно рычала: — Дол-л-ло-о-о-о-а-а...— и напирала на косматого, очкатого в рыжем, летнем пальто. Очкатый отбивался: — Не слушайте соглашателей, Киш-ки-ных, Бу-рыш-ки-ных, бур- жу-аз-ных прихвостней, в шляпка-а-а-а... Но тысяча двигалась медленно и уже многорукое хватко облапило рыжее пальто, неумолимо с телеги тащило к земле и чьи-то цепкие паль цы— в очки... Тропп, единым взмахом, на первые плечи, и с плеч— перепрыг на дрова и молнией властного крика срезает волю толпы: — Ос-с-с-становигесь! С-с-сслушайте!.. Говорит обрывисто, приказывает гневно, долго прободает духоту са мосуда, долбит рудую нудьгу людского гуда, пока добродушным грибом-пе
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2