Сибирские огни, 1925, № 1

нигде не остановимся, пускай никуда не долетим, пускай никогда не отдохнем, нигде перевесть не сумеем дух, пускай разобьемся в щепы и миру на позорище, посмешище, явим сломанные крылья и колеса наших самолетов, пускай даже умрем на кольях мужицких, в разгромном визге стекол, в свирепом хрипе, свисте самосуда— благословение тебе, приемлю, приемлю тебя до конца! Мы потеряли дорогу, наш бешеный авто сбился с пути. Но стрелочник с красным флажком, с лицом доброго зверя-скифа, на крест направил наш полет. На крест— и оттуда влево! Нам дальше креста, ты больше христа. Ты— христос, и еще влево, влево, влево! Ты— прыжок на звезды— и еще левей! Летим на крест и смеемся. Хохочет пьяный шоффер, бунтует мужицкий ветер в степи. Душа развеялась по полю. Миром покинутые, всех бросившие, фантастиче­ ские, до дна земляные, зверебоги, мы летим, летим! Хорошо заблудиться в сте­ пи и лучше проткнуть себе брюхо на вилах мужицких, чем спать в перинах в век весны. Возьми же меня, жена моя, выпей и разбей о крест— но в вечном движении душу народа бросай неустанно левее, левей! Распахнул тулуп. Обнял холодное ветровое пространство и тихо запла­ кал человек, Михаил Тропп, с кем-то навеки прощаясь... Пал на колени в глубину автомобиля, и, когда перегнулся, к нему обер­ нувшись, пораженный доктор— криво усмехнулся Михаил, бросил лицемерно, испугавшись самого себя: — Знаете, упал... от быстрой езды... и нехотя поднялся и сел и запры­ гал на кожаной подушке авто. А в мыслях треплется трусливо: — Уж не слышал-ли его Запятайкин? Внезапно треснула машина и путники, все трое, попадали с сидений. Шоффер разразился матерной бранью. — Ну, и ночь же, мать ее бабушка родила! Наскочили таки на крест! Душа из него вон! Вдрызг разломали! И ставят же, св-в-в-олочи, крест посередь дороги! Сила Иваныч заскрипел сонно, равнодушно: — Да прими его с дороги, и не причитай двести лет... Нехотя, вылез шоффер из машины, отбросил в сердцах на сажень с доро­ ги черный разбитый крест, завел машину, вскочил на ходу, и помчались вновь навстречу огням замелькавшей деревни. В одиннадцать вечера в’ехали в сели, и когда осадили у школы, навстречу высыпала шумная толпа, прождавшая с самых сумерек. И снова забросали мужиков листовками, речами, книжками, и снова по свежей ночной изморози строились в очередь— «у партею». Только было здесь больше фронтовиков,— те подозрительно озирали приезжих и все требовали мандата: «почему на фронте не были и с нами кровь не проливали?». Сила Иваныч рыбьим взглядом вынурнул из-под очков, неторопливо выцедил: — А потому, что та-ким, как вы,' фрон-то-ви-кам кли-стир с;щвил. Поняли? Фронтовики осели. Исчез наглый блеск из глаз. Нехотя ответили: — Поняли, как не понять? И стушевались. Митинг продолжался.