Сибирские огни, 1925, № 1

Сила Иваныч терпеть не мог речей, и даже при открытии земского со­ брания слово держал по бумажечке: выручал его лишь голос задушевный, да улыбка детская. Оттого торопится слово сдать Троппу. Тяглым Антропкой внезапно познал себя юноша в френче, ужасы бар­ щины ожили в старенькой хате: ее закоптелые стены, быть может, видали еще крепостную расправу. Нашел в себе частушечно-простого, и к мужикам дошло: заморгали глазами, а девушки и бабы зацедили грусть в «сподницу». Всегда до дрожи отвращенья ненавидящий дороги старых слов, колеса старых образов, здесь нарочито повторял он доводы, сравнения, примеры, и повторенный образ становится ближе и дороже, залучится собственным све­ том. На оселке одного и того-же слова пробовал город и деревню, лавочника и шахтера, студента и мужика. Одна и та же мысль в подземельях ложилась суровым раздумьем, лоб изрезая пилами-морщинами, в городском театре щекотала опахалами смеха, а здесь, в хате, под лампадами— слезами исте­ кала. И уже — не одно слово, не один образ: у одного и того7же слова три души, три лица, и каждое смеется й плачет по-своему. Мужики, безвольно дергаясь широкими и вострыми бородками, тихо всхлипывали. Старики и бабы замесились, склеились в единую опару, ды­ шавшую единым дыхом, рыдавшую единым рыдом, а от дыха и рыда— рых­ лая испарина. Когда остановился, кончил,— никто не шелохнулся, не аплодировал, как в городах, не рычал «ура», как в шахтах. В натужной тишине избы точно нет никого, и желобами рыданий изрытые лица— лишь тяжкий бред столетий иль кошмар безмерной троп- повой усталости. Но призраки ожили, бреды заговорили. Снял шапку саженный крестьянин, взмолился неслышно: — Так шо все мы упысаться у вашу партею... Сила Иваныч стал об’яснять, что это такое дисциплина: вот была не­ давно корниловщина, может найтись и еще одна дикая дивизия, партия тогда мобилизует, кроьь проливать придется, подумать Митяю .нужно: дело серьезное. К тому же и членские взносы— рупь вступительного, полтин­ ник— каждомесячно. Но Митяй, не повышая голоса, все тем же раздумчивым шопотом: — Так шо у партею хочу. С женой л семейством... Жена Митяя деловито из-за мужниной спины: — А Костю нашего можно? Он у нас грамотный. — Сколько твоему Косте?— это Запятайкин строго. — Как же, как же, десятый пошел, газеты завсегда нам читает. — Ну, нет, бабка, твоему Косте в школу надо, а не в партию. Бабка не на шутку обиделась: — Что же, темнота непройдошная, думаешь? Костя во второе отде­ ление перешел, дроби знает... — Нет, тетка, никак, никак Костю нельзя,— и стал сердито заносить на квитанцию Митяя Соломаху. Но Соломачиха не унималась. Приставила палец к губам, что-то вы­ числяя, и, не обращая внимания на цыканье дядек и прысканье девок, вы­ сказала, наконец, затаенную думу: — А на землю это, значиться, не повлияет? — На какую землю?— удивился Запятайкин.