Сибирские огни, 1924, № 5

Кровь пятнами выступила на щеках Марианны, голова кружилась от бессонной ночи. Она посмотрела: воды в кадушке не было. Иван Николаевич с гостями тоже заспался и не успел сходить на водопровод. В последние три недели и Самосадов и, в особенности, Юренев часто помогали Марианне: выносили поганое ведро, ходили за водой, иногда бега- ли за белым хлебом на базар. Почему то Марианна сама никогда не просила Юренева помочь ей. Она считала его почти другом, чем то вполне отличным не только от прочих красноармейцев, но и от всех своих немногочисленных знакомых. В его присутствии она испытывала чувство странного стеснения. Давным давно тому назад, еще в институте, она испытывала такое же стес- нение в присутствии Коли Мариланова, студента, подгонявшего ее летом по математике. Юренев видел, что нужно для нее сделать, раз он в самый пер- вый день закрыл, без всякой просьбы, трубу. Раз он не делает, значит не может, или не хочет. Значит, нельзя его и просить. Стыдно просить. — Что, Самосадов, вы не принесете мне вёдра воды? Я сегодня что то плохо управляюсь с делами. Нездоровится. Самосадов сидел на табуретке, прислонившись к стене и длинно вытя- нув ноги, с самым независимым видом: папаха на затылке, козья ножка в зубах; яркие глазки насмешливо-вызывающи. — Ничего не выйдет, Марколавна. Не пойду. И ведров вам больше вы- носить не буду. И все вопче мы не будем. — Что так?—Марианна покраснела до ушей. — Да вот Николай Григорьевич нас засмеял. Так все выложил, что любо. — Товарищ Юренев,—вскрикнула Марианна с удивлением, не веря сво- им ушам, и быстро перевела взгляд на сидевшего, понурив голову, Юренева. Тот быстро выпрямился. Большие, темные глаза смотрели на Мариан- ну укорно, зло, почти с ненавистью. Неясная догадка... колебание и вдруг прозрение осияло Марианну. Теперь у нее покраснели не только уши, но и открытая тонкая шёя. Не- ожиданно для самой себя, неожиданно для красноармейцев, она улыбнулась светло и ласково. — Но почему же так? — Ага. Ожгло без пожару,—хрипло заметил Кондратьев, лежавший под полушубком на своей широкой койке. Лицо его горело. Уже несколько дней ему нездоровилось. — Что же вы не отвечаете? Почему? Почему такое решение? — А потому, что неравенство. Юренев все молчит, а как скажет, так прямо в мишень влепит. Вы там водочку пьете, вино, все это запрещенное, на фортепьянах играете, а нам Иван Николаевич, как в старину лакеям, в кухню вынес об'едки да опивки, да и то Зоя (он так й сказал «Зоя», не при- бавил «Николаевна») пожалела. Что ужимаетесь? Думаете, подслушиваем за вами? И так все слыхать. Мы на него не обижаемся, он человек простой. Сделал спросту, от доброй души, но нам это не подходит. Я, признаться, вы- пил и Кондратьев тоже, а Юренев так и губ не помочил. Конечно, они вам на два дня провизии принесли, у нас этого нет — Ну, хорошо.—Марианна закусила по своей привычке нижнюю губу.—Но ведь я же для вас стряпаю, трачу время и труд. И вы можете мне оказать в свою очередь небольшую услугу... — Ага-га,—удовлетворенно перебил Самосадов.—-Вот-вот, это самое