Сибирские огни, 1924, № 5

— Уничтожить—уничтожить их всех и больше ничего! — Это ты кого, Юренев. — А всех до одного! Офицеров, от генерала до прапорщика, жен их, детей, помещиков, буржуев, богатеев... чтобы уж никакого племени не оставалось. Роту такую набрать для уничтожения. Добровольцев... Ко- му уж ничего не жаль. Чтобы росла только молодежь, которая еще не испорчена, ничего не видала. Та может жить, работать, счастье видеть... Самосадов весело расхохотался, хлопнув себя по бедрам. Кондратьев, подхватил смех. Опивалочкин и Понуров смотрели недоуменно. — Я над Юреневым,—об'яснил Самосадов,—вот и пойми его! То ему всех жалко, то всех перебить хочет. Башка несообразованная. То все в цер- ковь ходил. А третьего дня, гляжу, крест его валяется на окошке. «Прибе- ри». Не нужно мне, говорит, его больше. Больше, понимаешь, не желаю. Впрочем, вот чего. Сегодня в кинематограф! — Я не пойду. — Ну, Юренев, пойдем. Пожалуйста. Знаешь, дельце есть, ты мне- поможешь. Марианна подошла к столу взять синьки, 1убы ее дрожали, она глубо ко закусила нижнюю. Руками она перебирала всякий хлам, наставленный и положенный на столе. Синьки не находилось. Взгляд ее упал на листок жел- той, толстой бумаги, каллиграфически исписанный лиловым карандашем. И раньше чем какая либо мысль прошла через ее голову, она уже прочла: «Милая барышня, красавица неизвестная. Находясь на чужой стороне, в ужасной тоске и скуке, пребывая в несчастии и печали, прошу обратить благосклонное внимание. Пусть отторгнется завеса любви и придет душев- ный праздник». Самосадов, уловивший направление ее взгляда, потянул к себе листок. — Извините.—Голос Марианны звучал надменно и сухо.—Извините.. Я думала, это какой нибудь наш листок. Вы прекрасно пишете. Очень хо- роший почерк и ни одной ошибки. — Еще бы, при царском правительстве писарем был,—сказал Юренек с нехорошей улыбкой. — Ишь, чорт долгоязыкий. — Ах, вот как! Почему же вы теперь в строю? Могли бы занять более высокое место, тем более, как видно, армия грамотностью не блещет. — Мог бы, Марколавна, да не хочу. На берегу, понимаешь, суше. Что незаметней, то лучше. Отслужим, тогда уж поглядим, какой план жизни изобрать. У Марианны не хватило воды для полосканья. Водопровод был закрыт. Пришлось итти на Омку. Когда она вернулась, девочки все еще катались с горы, громко крича каждый раз, когда которая нибудь падала: «Не надо нам начальства, не надо нам царя. Бей буржуазию, товарищи, ура». Дверь кух- ни оказалась чуть припертой. Кухня стояла пустая, но на печке кто-то был. Кто-то лежал там и выл тонким, надрывным воем, громко всхлипывал и снова выл безнадежно—горько. Марианна чутьем угадала, кто это, прош- ла в комнату, спустила, стараясь не стукнуть, ведра с коромысла, села на стул... Медленные холодные слезинки поплыли по ее щекам. Опивалочкин прислушался, слез с печи и в свою очередь, стараясь не стукнуть, ушел. Двурогий молодой месяц глядел в холодную темь убого и тесно за- ставленной комнаты, пахло мыльными помоями, дымом,' высыхающими пор-