Сибирские огни, 1924, № 5

— Не они, а все равно виноваты! Если при этом присутствовали и до- пустили—все равно виноваты,—кричал Опивалочкин в величайшем возбуж- дении. Рука его скользила по гимнастерке и теребила ее, как будто хотела разорвать.—У меня вот недавно родную сестру застрелили... Общее движение помешало ему говорить. — Аганьку застрелили?..—вскрикнул Самосадов.—За что это? Кто? Да врешь ты: Фильку валяешь. — Нет, не вру... Застрелили красноармейцы за разверстку. Вот, читай письмо. Я принес. Она их грабителями обругала. Ленина оскорбила. Отца в тюрьму взяли. Ну, что-ж. Я говорю: правильно... Пускай. Оскорбила, стер- ва, и платись. Он широко шагнул к ведру с водой, грубо наступив по дороге на ногу Марианне, схватил ковш и выпил его, не отрываясь. — Не знаю, чего Юренев раскиселился,—насмешливо протянул Кондратьев.—А мне—все равно. Все едино. Хочешь, из винтовки, хочешь, шашкой... — Нет, я из винтовки ничего, ежели зажмурившись,—промолвил Са- мосудов протяжно,—ну, а шашкой, нет. Претит, не могу. В видимую цель я, если без сопротивления—не могу. — Правда,—глухо заговорил Юренев.—Это правда! Вот девушку за- стрелили. Я, ведь, тоже Агафью знал. За что? Она могла жить, радоваться, детей иметь. Ну, если сам Опивалочкин так говорит, что за одно слово рас- стрелять—правильно, то что же другим-то сделать? Почему их не карают? Почему, все-ж таки везде неравенство? Мы вот тут двое суток подряд в на- ряде, обмундирования никак получить не можем, а начальство наше штаб- ное с ординарцами? Не денщик? Все тот же денщик, сделайте одолжение! В хорошей комнате. В кинематографе уж на третье место не сядет, небось. Или вот, как сюда приходит венгерец расфранченный. Откуда франтовство? — Нас вчера водили в наряд, пятнадцать человек,—перебил Самоса- дов.—Ты в карауле, Юренев, оставался. Вышел этакой же, весь, как с иголочки, сразу видно, что офицеришко. — Ну, что-ж, что офицеришко? Опивалочкин, ведь, тоже прапорщик. — Ты, Юренев, не болтай зряшнего. Какой прапорщик. Две неде- ли пробыл. Разве я виноват, что меня произвели. Прапорщик? Я с семнадца- того года большевик, военного комитету председатель... — А все же был! — Ну, стой! Я спрошу. Я вижу, хозяйка—баба не без мозгу. Скажи- те, здесь как расстреливали перед нашим приходом? Целую неделю? Так, что ли? — Говорили. — Четыреста человек? — Говорили больше. Шестьсот двадцать три. — Без разбору? — Слышала, что без всякого. — Что, Юренев. Посторонние вот говорят. Это прощать? Это чтобы гад на твоей голове гнездо свил. Тогда и революции начинать не стоило. — Цыцьте вы там, я доскажу. Ну, значит, выбег это, командует, по- нимаешь... «Смирно, равняйтесь. Идите, ребята, в Hoiy, без шума». Что э то мы ему за ребята? Не знаю вот, какой он части... Прямо следует про- тест в полковой комитет, в агитотдел.