Сибирские огни, 1924, № 5

«Покупайте, понимаешь ты, себе лампу, керосину или свечей, что любей». Юренев спать завалился, а я к соседям уходил. Вот что значит простые люди! Там все вместе сидят, ужинали, понимаешь ты, вместе же. Соколен- ков на гармонии играл... плясали. Девченки тут же... барышни, инте- ресненькие. Полечки, понимаешь ты! — А я где лягу? Где лягу?. Та к... вашего бога. — Да уж придется тебе на полу... Кондратьев возился, громыхал сапогами, что-то ронял и все время бешено ругался. — Перестаньте кричать! Перестаньте сейчас же!—зазвучал по всему дол.ишку надтреснутый, измученный голос Марианны.—Не имеете права! Здесь дети!.. — Молчи ты... так твое право!.. Твоего Исуса, Христа... богороди- цу твою. Теперь господов нет. — Вот оттого, что господ нет, вы и должны молчать, когда все спят. Здесь тоже трудящиеся живут. — Трудящиеся сзаду наперед! Ну, засохни там! Ведь я к тебе не лезу, ну, и молчи. Офице-ерьская жена! я тебя поперек сердца, в душу! Ползучий, удушливый страх, унижение, бессилие прочли сестры на лице друг друга на-утро. Зоя с ненавистью смотрела на девочек. Начали го- ворить с Марианной—поссорились. — Все равно, значит, по-твоему, просто так матушку поминать, или нот про богородицу говорить такую мерзость? — Конечно, все равно! Одинаково отвратительно. За мать еще боль- ше обидеться надо. Она, я думаю, всех ближе. Я с десяти лет совершенно равнодушна была к религии. — Стыдитесь, Марианна Николаевна! Неужели ты не понимаешь, что в минуты страдания религия для интеллигентного человека одно только и есть прибежище и утешение?.. Я это поняла. — А я вот такой глупости совсем понять не могу. Религия должна быть всегда. А если ее на случай только из кармана вынимать, какая же ей цена? Как приему лавро-вишневых капель? '— Я глупа, а ты зато так умна, так умна... с идиотизмом гра- ничишь. Жаловались Ивану Николаевичу, ходившему в Сибревком и утром и речером. Тот, сам все слышавший, долго переминался, краснел. — Оставьте вы все это. Ну... грубые, невежественные. Что же теперь с ними делать? Обойдется как-нибудь. Чего на раскаленное железо плевать? Почти каждую ночь Кондратьев куда то уходил. Когда Юренев был дома, отворял ему. И каждую ночь неслась ожесточенная, озверелая ругань. Зоя уходила с утра. Где-то она репетировала, где-то играла, мобилизо- вали ее какие-то военные части. С ней приходил раза два—дожидался, пока она переоденется,—какой то военный чин, мадьяр, в малиновом бархатном френче и темно-зеленых галифе. В комнату он не пошел, заглянул раз в кухню. Красноармейцы с ним не поздоровались, посмотрели насмешливо и недружелюбно. Солдаты, житье с ними, а в особенности с Кондратьевым—отравили Марианну. Она думала о них и за уроками, и ночью, и во время занятий с племянницами. С мыслью о них стояла в очередях и пережила катастрофу с уничтожением колчаковских денег. Они вплетались в ее докучные хо-