Сибирские огни, 1924, № 5

— Что с вами?—И Марианна на минуту сделалась прежней Мариан- ной,—Вы больны? Налитые жгучей печалью глаза взглянули глубоко, как в сердце. Отри- цательный кивок головою. — Но что же с вами? Что именно? — Так... тоска... скажу когда-нибудь. Пришел с регистрации Иван Николаевич. Ему уже вечером нужно было итти заниматься в Сибревком. Сняв шубу, он прошел в Зоину комнату. Это что то значило... Марианна, волнуясь, пошла за ним. — Войска Каппеля прошли вчера стороной, взорвали склады снарядов на Московке. Марианна вспыхнула. Толчек мгновенно погаснувшего страха, чувство внезапного облегчения, разлившееся по всему телу. Вдруг почему то мель- кнули в воображении, полные непонятной мукой, карие, мягкие глаза. Когда вечером Марианна вернулась из гимназии, где было не уче- ние, а пока только собрание учащих,—незаметно отворив, опять стоявшую непритворенной дверь, до нее донесся конец разговора. Обе девочки были в кухне и беседовали с Самосадовым. — Значит, и младшая тетка за офицером замужем? — Да—говорила Лида.—Я не знаю... должно быть, нет. — А у тети Мары муж полковник с большими, золотыми эполетами. Усы у него рыжие. Он немец. Только об этом решительно никому нельзя говорить,—с важной таинственностью об'явила Леля. — Детей допрашивают. Мерзость какая! Зоя, одевавшаяся перед зеркалом, обернулась на негодующий возглас сестры. — Почему девочки не со мной? Да сейчас были... Не могу же я по пя- там за ними ходить! Противные эти девченки. Я десять раз им говорила. Ночью в три часа раздался сильный стук в дверь, больше всего слыш- ный в спальне. Солдаты не ворошились, прижукнулись. Ивану Николаевичу проснуться было так же трудно, как легко заснуть; Зоя, быть может, и не спала, но не ворошилась. А стук раздавался все сильней: ожесточенней, негодующий, Марианна, уставшая за целый день работы, озябшая, кое-как встала. Ох, как тяжело ночное вставание: на холодный, как лед, пол, в холод- ной, мозглой комнате. — Кто там? — Солдат. Какого черта не отпираете? — Как ваша фамилия? — Кондратьев! Чего там застыла? — Наш это, пустите,—раздался голос из кухни. — Ваш, так и пускали бы сами,—огрызнулась Марианна. Кондратьев отстранил ее рукой и прошел в кухню. Был явно нетрезв. — Лампу вздуйте! — Никто нам ее не припас. — Не дали, сукины дети? — Не дали.—Голос Самосадова был звучен, чувствовалось, что он давно не спит.—Просили. «Сами, говорят, понимаешь ты, с коптилкой сидим». Огпи, f t 5. 9>4 г. О