Сибирские огни, 1924, № 5

Зоя с презрительным сожалением взглянула на прихлебывающего чай Срата: обидное название готово было слететь с ее губ... как-то она удер- жалась. — Вши у них...—проговорила она сквозь зубы,—понимаешь, вгш . Ведь это тиф, зараза. Стена то ведь из дощечек. Тут дети, девочки. Они гам, в кухне, голые — Промажь стену хорошенько керосином со скипидаром и нафта- лином... Что-же поделаешь? Тиф везде. Ты лучше подумай, в какую катего- рию служащих запишешься, куда? — Ах, боже мой! Куда. В артистки... — Помилуй, Зоечка, какая же ты артистка? Где у тебя репертуар? Где ты училась? — Играла в институте, играла в Симбирске...—чего тебе еще надо? Скажу, что училась в Петрограде, в школе у Рапгофа. Кто будет проверять? Ну, наконец, у Ходотова частные уроки брала. Репертуар! Очень он тут нужен твой репертуар!... Когда Марианна вошла в кухню, линия ее поведения была ей ясна. Избегать ссор. Быть очень, очень корректной. Молча она вытерла стол, затопила печь, принесла провизию. Искоса наблюдала солдат. Один из них, тот, который разозлил Зою, Самосадов, был высокий, стройный блондин с пухлым ртом и детскими, мелкими зубами; густые его волосы лежали ко- кокетливкч хохлом; руки были чисто вымыты, небольшие голубые глаза смотрели задорно и хитро. У стола сидел, задумавшись, Юренев—человек лет двадцати семи, смуглый, с слегка нахмуренным лбом. Марианне понра- вились его темнокарие, матовые глаза. Третий, Кондратьев, привалившийся в ногах койки и оглушительно свиставший, сначала показался Марианне необыкновенно красивым. Лоб и нос соединялись у него, как у греческих статуй, одной, чуть волнистой линией; цвет лица был ослепительно бел; длинные, ярко-красные губы поражали свежестью, но всего красивей были глаза: большие, темносиние, с ярко выделяющимися белками. Было в этих глазах, однако, что то странное. Как будто синь их была затянута не то ледком, не то чуть заметной пленкой. О чем бы ни заговорил Кондратьев, его глаза смотрели холодно, нагло и неподвижно, не улыбаясь при сме- хе, не загораясь при гневе. И через несколько минут наблюдения лицо это- го солдата уже перестало казаться Марианне красивым. Странное оно <5ыло и неприятное. Говорили солдаты о том, какое теперь будет выдано обмундирование, и кому итти к каптеру за провизией, какой будут получать паек. Юренев в беседе не участвовал. И когда печь уже совсем протапливалась, Самосадов откуда то принес кислой капусты и мяса. — Затворяйте, пожалуйста, плотнее дверь. Квартира и так холодная. Тут дети. — Поплотнее, так поставь лакея!—отрезал Кондратьев, захохотав. — Хозяйка,—независимым, почти недопускающим возражения голо- сом, сказал Самосадов.—Сварите нам суп. Марианна промолчала. — Слышите, хозяйка? — Слышу... Вон возьмите там горшок, вот ухват, места много,- варите.