Сибирские огни, 1924, № 5

— На пожар не похоже. Очень пламя высоко,—заметил Пахомов. — Нет, подожди,—прервала Марианна, задетая словами Зои. Слов* были пустяшные, задевавшие, как все, что говорила Зоя неприятного—ца- рапающе, но поверхностно, но на этот раз они укололи Марианну неожи- данно грубо.—Подожди. Я давно хочу поговорить. Нет. В партию не так то легко записаться, по крайней мере, для меня. Да уж если бы я записалась, так это уж на всю жизнь... Все по другому. Для этого надо много знать и думать, учиться. А я что знала? Не успела кончить институт, вышла замуж, инте- ресовалась квартирку устроить, в собрание ездила, танцовала, весь день был какой-то занятой. Владимир Адольфович меня ревновал; семейные сцены сколько времени отнимали; комплименты, успехи меня тешили; по два часа в день играла и языками занималась, чтобы не забыть. Беллетристику читала запоем. С деньщиками хорошо обращалась. Они звали меня «мать родная». В имение Владимира Адольфовича приезжала, там нам крестьяне за десять сажен шапку снимали. Я думала: «простой народ» (Марианна на- смешливо подчеркнула эти слова) меня обожает. Я жила, как во сне... На- стоящую жизнь только недавно увидала. На митинге солдат в Казани. По- том, когда солдаты брали приступом городскую думу из-за пайков. А нот на службе я так увидала!.. Ах, что видела! Какое воровство, наглость... тор- говля вагонами. Солдаты раненые, умирающие, неделями лежали под дож- дем... а наши, нами выхлопотанные составы увозили во Владивосток куп- цов, офицеров, начальство. Все готово к отправке раненых солдат, назна- чена погрузка, они на соломе, на вокзале, ждут... Вдруг, стоп! состав кто-то перехватил. И не смей доискиваться, кто «по распоряжению военных властей». Я за всю службу ни разу не видала ни Червен-Водали, ни Бурышкина. А когда захотела их увидать из любо- пытства перед уходом, мне говорят—они давным-давно уехали. Перед ухо- дом в гимназию зашла в сторожевскую, за чаем. Уборщицы и сторожа меня не видели. Я нашего степенного Вавилыча не узнала. Рожу скорчил ужас- ную, притворно воет: «Ой-ой, уезжает наше начальство, уезжает, нас по- кидает, чего мы, сиротинки, будем делать?». Женщины визжат, хохочут... «И правда, Вавилыч, большевики придут, мы чего будем делать?» А он за- выл еще сильнее и с таким выражением, с таким выражением—не передать: < А мы буржуев будем щекотать». «То-то, Вавилыч, ты товарищей ждешь, как пирога из печи». Но какие лица у них были, какие лица! И правда. Мы бегали по городу, выпрашивали белья для раненых, а наш склад ломился от великолепных английских фуфаек и кальсон... Слова ее заглушил тупой, но огромной силы удар, раздавшийся где-то там, в розовом сиянии, охватившем уже полнеба. Темные волны внизу клу- бились все чернее, удары следовали один за другим. — Что это? Что это? И вдруг, словно земля охнула, загрохотало в небе, посыпался снег с крыши, во всем квартале задребезжали стекла: где-то с шумом вылетела рама, застонала телефонная проволока. Во всем теле с головы до ног прошло ощущение внезапного, резкого удара... Девочки фомко заплакали. — Пойдемте домой. — Что это было, Жаночка? Что? — Не знаю—сражение... взрыв, ничего хорошего во всяком случае.