Сибирские огни, 1924, № 5

31 января, в сумерки, по Светланской со стороны Первой Речки шли вооруженные отряды разноодетых людей Высыпал народ... Японцы вдоль тротуаров глазеют. — Вы кто?—подбегает к отряду японский офицер. — Мы советские... — Агха... хорасё, хорасё. .—задумывается офицер, не получивший никаких директив и растерявшийся. Со стен домов и заборов загрозились об'явления главнокомандую- щего Оой. «...Никакие вооруженные действия не будут допущены... Без- опасность иностранных подданных... Забота о благополучии вели- кого русского народа...» — Так, так... но вот вошли же, вошли. Муза в районе Мальцевского оврага... В овраге, со стороны Абрек- ской улицы, под скалами полтораста винтовок и мешки с пулями. А по базару толкаются любопытные. Муза в широкой, немного ниже колен, шубке. Хорошо, что широкая—карманы не топырятся. А в карманах—в одном браунинг, а в другом обоймы. Опять отряд. И вместе с радостью и торжеством, что вот вошли же, посмели, сладкая жуть: быть может и он с ними... Все для революции—да. Но ведь революция для нас. Огни в эту ночь горели слабо. Трамваи стали к шести часам. Были слухи, что растерянные розановцы, не успевшие устроить самой малень- кой провокации, необходимой для законного вмешательства японцев, попря- тались у них в казармах. Но казачья охранная сотня засела в Народном Доме. Ночью к Народному Дому стянулись партизанские отряды. В ночном разливе на башенке Народного Дома слабо трепыхался трехцветный флаг. Народный Дом на полусопке. Отсюда, как на ладони, залив и глав- ная часть города. Ночью со стороны Народного Дома застучали выстрелы. Посыпался треск пулемета. Японцы бездействовали. Слишком поздно: партизанские отряды заня- ли весь город. Муза лежала за отрезом сопки с отрядом, готовая каждую минуту на помощь. Она испытывала странное опьянение: точно кто-то вытяги- вал все ее жилы и наливал горячим крепким вином. Ни о чем не дума- лось. Но к заре трехцветный флаг спустили и казаки, сдав оружие, ушли. Сероватую рубашечку натягивал восток, звезды меркли. Ветра не было. Мимо Народного Дома поднялась Муза на сопку по лестнице. Пусто на улицах. Воздух прозрачен: далеко видно. Видно, как нижние улицы, точно шарфом, перетянуты дымными полосами, тяжелым скучным возду- хом. Каждый шаг ее к дому—будто она босиком, а улица вся не песком присыпана, а горячей золой. — Если он пришел с отрядами, то должен хотя бы на минутку забе- жать. Вот и кирпичный, с перевала приземистый домик... Выбитое стекло, неплотная дверь. Стучит... нет—открыто. Щелина света из столовой.