Сибирские огни, 1924, № 5

Солнце одолело высоту. Теплело. Даль погустела. Захватывал кри- вой ветерок. И так ползли: ящерицами, извиваясь по сыпучей проточине, ухватывая всякую шершавину и бугорок. И наконец вползли. И только показалась голова над краем стены, ударил сумасшедший ветер. Ровный, непрерывный: новая стена. Шли, сгибаясь на-половину по ровной, неширокой площади. И через десять минут наклонились над пропастью. Далеко внизу—река. Излучины ее под самой стеной. Но это так далеко, что река кажется серебряной лентой. А горы—холмы. А леса на них—тразы, точно щетина обстриженных волос. — Но вышина! В двадцать раз выше, чем вползали. Сидоров шарит в расщелине и вытаскивает длиннейшую узловатую веревку. На конце железная растопыренная лапа. Она цепко уходит в щель. — Поехали—охватывает Сидоров ногами и руками канат и виснет над бездной. Спустились на серую скалу, похожую на развернутую книгу. Над самой рекой. Сидоров закрепляет веревку. — Ну, в полдень будем у себя. К обеду, значит, прямо. Шаганем, Василий Иванович... Должно наши туда перекочнули. VI Сегодня, после от'езда Васи, к вечеру пришла товарищ Валентина. Волосы она остригла для легкости. Для бодрости курит папиросу в про- зрачном коричневом мундштуке. — Иди гулять, а я постерегу сокровище. — Гулять. Гулять. И зайди в берлогу, просили. Муза вяжет платок на голову, красный по своему украинскому обычаю. Накидывает плащик и сбегает по Манчжурской улице. В Гнилом Углу, в берлоге, в домике над скалами, около военной дороги на форты, несколько товарищей. Последние известия: партизанские отряды группируются вокруг города. Идут переговоры с японцами о невмешательстве. Но их сам черт не поймет...—Да... да, да... неизвестно... хорасё и прочее. Однако, среди солдат у них кое-какие беспорядки. На-днях целую роту, закованную в кандалы, посадили на транспорт. Маленькая комната, выбеленная известкой, два оконца, белый стол, несколько скамей. В углу на табуретке самовар и стаканы. Это жилище товарища Борзых. Вся берлога его в две комнаты. Он одинок и суров. У него жена—революция, а другой и не надо. Немного косматая голова и очень косматые брови. Широкий нос и черные глаза. Чаще—задумчив и тих. Реже—ненавидит и беспощаден. В задней комнате над кроватью полка с тетрадями и книгами... — Образование, образование и образование,—говорит Борзых. Если есть где-нибудь рай, т о , э то наверно огромнейшая библиотека, а святые только и делают, что читают. Очки на нос, потому старички, и все книги, книги. Да вот некогда,—добавляет со вздохом и хлопает по тол- стому тому Фламмарионовской астрономии.—Пять лет читаю и только за первую сотню перевалил.