Сибирские огни, 1924, № 5

— Нету... Потом она косит... вниз спадает... А шагов за сто отсюда криница. Вода ледовитая... глотнешь—зубы заходят... и серой, не то чем отдает. А потом идешь вниз и вниз... Несешь какой фонарь—ничего: стен не бярёт. Гукнешь — катится гук, как ком. — Ну, а почему-же никто до конца tie доходил? — Да, так... Идешь, идешь и жуть. Что-же итти-то? Лет двадцать будет—приезжали сюда американцы што-ли, золотоискатели. Будто царь китайский убег сюда, запрятал клады, а потом побит был... Так и оста- лось все. Костер разгорелся. Тепло. Видно: у стен навалены кучи хвороста, сухой травы, примятой от лежки. Вот закурим... Кипяточек... Поснедаем и на бок. Ушел с чайником. Гулко громыхнуло эхо. Высокая фигура слилась со своей тенью в одно громадное, лохматое. Шум от шагов: тысячи карликов бегут по стенам, по сводам. Чайник оплеснулся огнем. Зашипели упавшие капли. Сидоров из котомки вытащил хлеб и жестянку с медом. Долго в ночь костер горел... Припалили хворосту, нанесли травы, улеглись около. И как только огонек спадал, Сидоров просыпался, вставал на колена и, похожий на распростертую птицу, бргсал в костер коренья. Сквозь треск костра слышен внимательному уху тихий музыкальный гул... точно где-то далеко- далеко переливают воду в стеклянных сосудах. Вася слышит... или ручей из криницы, или ветер в какую-нибудь трещину. Засыпал. Мысли походили на прыгающих по снегу воробышков. Прыгнет и лапку подожмет. Что то клюнет... А на утро разбудил Сидоров. — Вставай, товарищ, вставай. Самые струйки зари набивались в какие-то щели. Различались стены, неровные, глыбистые. Но потолок таял в высоте. Пошли назад. Все суживалось, как зев, скручивалось в воронку. Наконец поползли... Выползли. Воздух румяный, тревожный, безветренный, холодноватый, горький. Ширь... зеленоватая, перевитая парами... Сидоров шарит под скалой. Вытаскивает длинный канат. Обвязывает вокруг пояса. Протягивает конец Ланковскому. — Вяжись. Затем скидывает сапоги, увязывает через плечи. — И тебе, Василий Иванович, тоже. Хо^я больновато. По выбоине потока. То здесь уступ, то там скважина. Но едва уцепится рука, едва станет нога... А нужно еще напречься на этой точке и подтянуться или оттолкнуться для прыжка. Сидоров, как коза. Далеко вверху. Поджидает, учит: только не отдыхай, Василий Иванович, не оста- навливайся... а то сразу отяжелеешь и трудно... Ланковский оглянется: отвесная стремнина. Жутко. А забояться нельзя—сразу и рука и нога неверна. Отдыхали на плоской глыбе. А чтобы дальше—-нужно перепрыгнуть через бездну, шириной в два с половиной, три шага и стать на узень- - кий покатый выступ. Точно язык высунула противная стена и дразнит.