Сибирские огни, 1924, № 5

бежал... Ох, дорогие друзья чехи, правы вы, вам хочется на родину, что вам за дело до чужой мечты... Но зачем зверь?.. Но и это ничего.,. А вот ложь?.. Ложь зачем? Глаза пригляделись и хорошо видны нелепые мертвецы. Груды жел- тых, несвежих тел. Усы, бороды, согнутые руки и ноги и особенно жутки свиснувшие половые органы. Их ненужность в прочей ненужности осо- бенно очевидна. Был второй час. Возвращаясь п.город, Муза зашла в две знакомые семьи большевиков. Квартира одних была на запоре. А во второй оста- лась только одна старая несмысленная бабка. Она ничего не могла ска- зать Музе и сердито мигала веками, не отпуская двери. — Ну, что-же... теперь нужно искать русских властей. Но Муза страшно устала. Разве зайти куда-нибудь поесть? Но денег не хватит. V. В городе цветник флагов: на зданиях, на автомобилях. Японцы китайцы, канадцы, англичане, итальянцы, французы. В городе залежи товаров: ведь через Владивосток кормилась Россия во время войны. Какое великое дело товар. Его можно пощупать, взвесить. Он дает уютную крышу и мягкую постель. Но его можно не щупать, не видеть, в него можно просто, как в бога, верить. Есть, мол, где-то на складах... И вот: когда предлагают вам товар, вы и не спрашиваете о его качестве, вы приобретаете бумажку с правами на него, а 31тем спешите, как можно скорее, перепродать ее. Итак, гуляет бумажка, обогащая десятки ловкачей, а товар и не появляется на рынок. Впрочем, иногда ему и появиться нельзя, потому что на складах под его литерами давно пустое место. Продают, перепродают, пируют. Карманы счастливцев бухнут. Около таможни, учреждений, банков, на углу Светланки и Алеут- ской, постоянные толпы. На под'ездах, у витрин курят трубки дорогого английского т а б а ку чаще сигары... Разговаривают шопотом, записывают в записные книжки непонятные крючки и крестики. А во время обеда, с 12 до 2, в ближайших к порту кофейнях нельзя пробраться между столиками. Сидят, стоят, нагибаются, шепчутся... Опять записные книжки. Здесь самые интересные, окончательные сделки. А подальше, к Мальцевскому базару, к рабочим кварталам, хвосты у городских лавок за хлебом, мылом, чаем и прочим и прочим, чего так много в городе, но чего никак нельзя достать простому смертному. По вечерам рестораны и театры полны. Издается дюжина газет, журналы, литературные сборники. Владивосток—отрезанный мирок. Что делается там за горами и степями. Для одних непомерная гнусность, для других родовые судороги. И дитя, рождающееся, прекрасно и невинно, хотя это будто бы и оно корчит бессильное тело матери. По вечерам канадцы, высокие и широкие, в меховых шапках, в поло- сатых куртках, в рукавицах, натянутых до локтя, толпами ходят по улицам. Они удивляются свободе русских нравов и, как праздничные школьники сласти, покупают женщин больше, чем нужно.