Сибирские огни, 1924, № 5

И хотелось ей говорить великие торжественные слова, которые, как похоронный звон, звучали бы над ранней могилой. И, напряженные, под- чиняли ее, чему-то большему и прекраснейшему, чем отдельная человече- ская жизнь. Наверное уже был десятый час. Отряхнула платье. На улицах торопливое движенье. Организуется власть, организуются учреждения... Каждому нужно пристроиться, пока не поздно, захватить лучшее. Муза у чешского штаба. Прямо мимо часового, и не остановил. Стучат маленькие складные машинки с четким, почти типографским шрифтом. Зеленые полутужурки, полурубашки, перетянутые широкими кожанными поясами. Муза вся, как пружина. Голос звенит, и чувствует, что от глаз, как от огня, жарко. — Дежурного... мне нужно дежурного. — Что угодно, мадам? — Мне нужно видеть тело убитого Суха. — А... этто отчэнь трудно... Нэ знаю... — Это от вас зависит? — Нет, но... — Проводите меня к офицеру, от которого это зависит. Минуту мнется, перелистывая бумаги, потом уходит. Возвращается: — Пожалуста... За письменным столом, на котором походный телефон и кипы бу- маг, маленький, толстенький человек. Та же зеленая полуформа. На ле- вом рукаве золоченый значек. Лицо выбритое, полное, красноватое с си- ним отливом. Рука, перекидывающая бумаги, полная и белая. — Прошу усадиться. Муза не садится. — Моя просьба: выдайте мне пропуск к телу убитого товарища Суха. Задумывается. Быстро вполголоса говорит с ад'ютантом по-чешски. — Можно, только для родственников. — Я сестра. — Аха... Я напишу. — А где тело товарища Сух?.. — Я напишу... — А арестованные, которые еще живы, их можно сегодня видеть?.. — Чешское командование передало всех арестованных русским вла- стям, потому что чехи в русские дела не вмешиваются. Они имеют одно желание: вернуться на свою родину. И они сражаются со всяким, кто им мешает. Большевики не пустили, тогда чехи взяли битвой. Он передал ей тонкий, пробитый печатью листок. В анатомическом покое тело Суха. Обнаженное, жесткое, пожелтелое, синие пятна. Лицо овосковело. Разве это Сух?.. Да, Сух. Но смерть увела из облика самое дорогое. Сначала было темно. Потом пригляделась. — Ах, хорошо, что тебя раздели, дорогой товарищ, ах, как хорошо,— шепчет Муза—Вон исколот живот... Как же нелепо ты убегал, товарищ, а вот... какая страшная проломина черепа: приклад... Как же тихо ты