Сибирские огни, 1924, № 5

— Ни один народ никогда не отдаст своего языка,—вмешался жен- ский голос.—Господи, что за крест на нас. Пахнущий дымком, глуховатый, мужской: — Нет, комичнее всего их утверждение: основа у нас научная. Так если нас укоряют в незнании народа, что, мол, мы ему какие-то невероятные миссии с третьим Римом навязывали, а он даже имени первого Рима не слышал, с'едаемый голодом и вшей, так я вас спрошу: какого чорта рус- скому мужику интернационал? Война показала, что не только об интер- национале, но даже о своей родине в целом он не может мыслить. — Все жидовское,—внушительно и вполголоса произнесла дама.— Маркс жид... все комиссары жиды. — Н е слушай,—говорит Ланковский на ухо Музе: он видит ее по- бледневшее лицо и горячие глаза.—Неужели к этому еще не привыкла? — Я к этому никогда не привыкну. — Напрасно, нельзя же, чтобы все люди думали, как по уставу. — Ну, ладно,—улыбается Муза,—на сегодня я равнодушна. Поезд, звуча и постукивая, летит высоко над морем.' По самому краю скал. У берега несколько беспарусных шампунок рыбачат... Но а заливе пусто. И под заходящим солнцем в воде роятся серебряные и зо- лотые острожалые пчелы. Похлопывают тормаза... Пора: переезд. Приехали. Сразу охватил теплый, душистый воздух. Аромат шиповника, чере- мухи и горькая соль моря. На верху насыпи Таня. Смотрит... Увидела... взмахнула руками, что- то крикнула, скрылась. Идут по дорожке, заросшей торопливыми орехами и ярким шерша- вым виноградом. А на крыльце, на пороге, отец... Хлеб и соль. Лицо его взволновано, руки дрожат. Поднимает правую и обсыпает чем-то блестящим и твердым. Муза осматривается: серебрушки.—Милый,, думает она, где ты их набрал? А сзади Таня, разодетая, но все-таки босая. Смеется, что-то гово- рит. Не разобрать—и исчезает. В столовой из угла подымается Сух... Протягивает руку, пожи- мает... — С новой жизнью, товарищ Муза. ...Что это?.. Поцеловал в лоб... Сух поцеловал. О, милый, милый, товарищ. Муза порывисто обнимает его и отдает поцелуй. — Итак. Архип Афанасьевич, вы все-таки устроили пир. — Ну, ну, молчи, —смеется Архип Афанасьевич.-Я твоих новшеств; не принимаю. Человек не только из души, но и из тела. В комнате, просторной от залива, длинный во всю длину стол. Кув- шин с цветами, полевыми и садовыми. Закуска и вино. Таня "в стороне на столике режет пироги. Муза накромсала записочку, переела/,а Суху... «...Дорогой Семен Васильевич, мне ужасно стыдно за «обстановку». Но я решила уступить старику... Зачем ломать стариков в обиходе?.- Они будут только напрасно страдать... Не правда-ли?» Смотрит на него, пока читает.