Сибирские огни, 1924, № 5

Здесь стали печататься Вс. Иванов, Б. Пильняк, А. Неверов, Н. Ляшко, П. Низовой, А. Яковлев, Ю. Либединский, Буданцев, Федин, Зазуля, Н. Сгнев, С. Семенов. А. Малышкин, Н. Никитин, Зощенко; за последнее время Дан, Крептюков, И. Бабель. Здесь же мы увидали снова старые имена: М. Горь- кого, В. Вересаева, А. Толстого, Ив. Касаткина, М. Шагинян, Гладкова, Ольги Форш, Е. Замятина, Эренбурга Ил., М. Пришвина, Чапыгина, Шишко- ва, Но шкова-Прибой. И только имена Сергеева-Ценского, Ан. Белого, А. Серафимовича, А. Соболя, Лидина В., Ремизова, А. Леонова появились в других изданиях. Ушли из России, ушли из русской литературы, повидимому, совсем,— И. Бунин, А. Куприн и Б.- Зайцев. Нам, конечно, и в силу нашей внутренней заинтересованности и не- избежно—по недостатку места—придется, главным образом, остановиться на произведениях тех писателей, которые пытались художественно осве- тить современность, которые пытались проникнуть своим художественным зрением в события революции и идущих от нее жизненных волнений. В наше время очень трудно давать характеристики писателей, пото- му что они в большинстве случаев еще все в периоде искания, становления. Завершенных писательских фигур среди молодых почти не найти. Даже наи- более, казалось бы, «маститый» Б. Пильняк все еще ищет и движется. И это хорошо. Б. Пильняк написал роман «Голый год». Это книга о революции. О 20—21 годах. О теплушках, о мешечниках, о коммунистах, об уходящих из жизни дворянах, о мужиках. О мятелице в революции, о бытовой чехар- де н неразберихе. У Б. Пильняка есть мировоззрение. Вернее—мироощущение. Он уст'ои и корни жизни хочет найти не во внешней цивилизации человека, в чем хотел ее найти Ан. Чехов (доктор Астров), а в глубокофизической первобытно-звериной стихии. Пильняк—-внутренний собрат нашего скульптора Коненкова,—видит хорошо природу, зверей, физическое в человеке. Он даже К. Маркса вос- принимает, как Коненковского деда-лесовика, водяного. Грубую энергию большевиков, как силу звериного начала в человеке (кожаные куртки, это—звериные шкуры). Он Архипова, предуисполкома, зубрящего после приговора и слов «расстрелять» иностранные слова—непременно наделяет допетровской бородой. Самая революция для него—возврат человека к из- начальной природной стихии. Ненавидит Петра 1-го. Любит революцию чув- ственно, психо-физически, как озонирующее нашу жизнь, как грозу, ос- вещающую будущее. Но, как художник, он всей жизни еще не синтезиро- вал, не охватил целиком: и порой расщепленно смотрит допетровская бо- рода и отчетливая американизированная внутренняя энергия и бесстрашие, с которым пишет свое «расстрелять» Архипов младший. Может быть, Б. Пильняк еще не весь перед нами. Может быть, он еще не развернулся во всю ширь и глубь своего ощущения жизни. Во вся- ком случае, художественно цементировать в единый организм зверя и со- временного человека ему не удалось. Эту проблему он вновь и вновь ста- вит перед собой в своем новом произведении «Материалы к роману». В силу всего этого он еще не дал, не смог дать и внешне совершен- ной, захватывающей широкие слои нового читателя формы, мешая в одно: