Сибирские огни, 1924, № 5

Крюков не замедлил письменно обратиться к Муравьеву с мотиви- рованной просьбой ходатайствовать перед Александром II о разрешении •ему возвратиться в Россию с женой. Муравьев написал шефу жандармов, прося его ходатайствовать перед Александром II «о разрешении Крюкову при выезде из Сибири взять с собою жену его, ныне дворянку и мать их троих малолетних детей». Только в марте 1359 г. Крюкову было разрешено вместе г женою выехать в Европейскую Россию, но с условием—подчинить ее тем ограни- чениям, каким подчинен ее муж, т.-е. «запрещению жить в столицах и секретному в местах пребывания ее надзору» 1 ). Изложенное мною дает основание заключить, что не только амни- стия 1856 г. была вырвана у правительства, но что и проведение ее в жизнь для некоторых из декабристов оказалось возможным лишь после целого ряда планомерных атак цитадели самодержавия—III отделения, отлично учитывавшего, что декабристы и после 30-ти летнего заточения в Сибири не отстали от жизни, не застыли в своих взглядах, что, возвра- тившись в пределы внутренних губерний, они, как сила живая, неминуемо примут участие в общественной жизни, биение пульса которой станови- лось день ото дня более сильным и четким. И чем, при таких условиях, декабристы возвратятся во внутренние губернии позднее и в меньшем числе, тем, пожалуй, покойнее будет для И 1-го отделения. Все, кто имел возможность своевременно воспользоваться правом от'езда и оставить Сибирь, были серьезно встревожены тем обстоя- тельством, что их друзья и бывшие соузники задерживаются в стране изгнания. Когда Д. Завалишин, став на принципиальную точку зрения, счел невозможным ехать к сестре, то друзья его, полагая, что задержка про- исходит из-за отсутствия средств, просили через Ив. Пущина сообщить, сколько нужно выслать ему на дорогу денег, чтобы возвратиться с семьей на родину. Оболенский убеждал Горбачевского оставить Сибирь, тем более, что родственники самого Горбачевского добились для него разрешения жить в С.-Петербурге, но старик сидел в Петровском заводе, «как гвоздь, забитый в дерево». «Куда ехать и на какие деньги это возможно сделать—трудно выдумать... Искать же оказии, просить я не могу. Для меня это тяжко, даже отвратительно»... «Ехать на неизвестное, жить с людьми, которых я не знаю, хотя и считаются родными, что я буду там делать», писал он своим друзьям' 2 ). Слишком щепетильный, он не пожелал находиться на старости лет на иждивении у своей сестры и племянников. «Если уедут в Россию М. Бестужев и Завалишин, я останусь один и буду сидеть на развалинах, я и сам развалина не лучше Кар- фагена»... В судьбе Быстрицкого принял участие Трубецкой. Выехавший в род- ные места, он не застал никого из своих родственников в живых; поло- жение его стало отчаянное. Тогда Трубецкой, будучи у Долгорукого, про- ') Там же л. 347. s ) Записки декабриста Горбачевского с прилож. и со вступ. статьей Б. Е. Сыро- ечковского. «За друга», 1916, стр. 174, 237.