Сибирские огни, 1924, № 5

Министр Внутренних Дел Д. Ланской, обсудив этот запрос совместно с Главным Начальником III отделения Собственной Е. И. В. канцелярии, секретно уведомил генерал-губернатора Восточной Сибири о том, «что упоминать о надзоре в манифесте и указе признано было неудобным, как о таком распоряжении, которое должно исполняться секретно и не подлежать объявлению во всеобщее сведение, почему начальникам гу- берний не следует делать его гласным и об'являть сказанным лицам» 1 ). В этих словах сказалось все лицемерие правительства и старый страх его перед декабристами. Хуже всего, что подобное сознательное лицемерие некоторые декабристы все же склонны были об'яснять «ошиб- кой» Мин. Вн. Дел. Когда Трубецкой в октябре 1857 г. находился уже в Киеве, его при- гласил шеф жандармов кн. Долгоруков. В беседе с ним Трубецкой упомя- нул: «Манифестом мы освобождены от надзора».—«Да! В манифесте так,— с едва заметной улыбкой сказал Долгоруков,—все под надзором!..»—«Веро- ятно, это вышло по ошибке М. В. Д., при объявлении нам о манифесте,, оно прибавило «под надзором»,—наивно предположил Трубецкой 2 ). Знал ли Александр II о том, что получившие амнистию по мани- фесту 26-го августа находятся под надзором полиции? Конечно, знал. В январе 1859 г. издается по его повелению секрет- ный циркуляр, которым освобождаются от надзора Фаленберг, Соловьев, Быстрицкий и др. декабристы (всего 12 человек), от надзора, которому они подвергнуты с возвращением их из Сибири 3 ). Остальные декабристы продолжали пребывать под бдительным над- зором полиции. Попечительная заботливость начальства преследовала их по пятам вплоть до последнего шага вечного упокоения. Характерно в данном слу- чае представление Московского губернатора III отделению от 10 апреля 1859 г. «Бронницкий исправник донес мне, что проживавший во вверен- ном ему уезде находящийся под надзором полиции возвращенный из Си- бири дворянин Ив. Ив. Пущин 3 числа сего апреля умер». Во всей этой истории с неискренней и раздутой амнистией, декаб- ристы нашли нравственную поддержку в сибирском обществе. Участливо и радушно встретила Сибирь осужденных на каторгу и поселение дека- бристов. 30 летнее пребывание их в городах и таежных захолустьях дало возможность сибиряку понять и оценить то значение, которое имели для края «земли родной изгнанники». Старики расположенных вокруг Иркутска деревень, будучи опро- шены мною о том, как отцы их отнеслись к вести о помиловании дека- бристов, отвечали в одном духе... «были рады за них, поздравляли не I только сельчане, но и из города приезжало много народу». «Когда Трубецкой уезжал,—рассказывал столетний старик Волков,— провожало его много народу. В Знаменском монастыре, где погребена его жена Екатерина Ивановна и дети, Трубецкой остановился, чтобы навсегда проститься с дорогой для него могилой. Лишившись чувств, Трубецкой был посажен в возок, и он отбыл навсегда из Сибири, напутствуемый благими пожеланиями провожавших». ') Ц. А. В. С. Св 37, оп. № 7, т. I, л. 476. 2 ) Записки кн. С. П. Трубецкого, стр. 100. СПБ. 1906. 3) Ц. А. В. С. Св. 37, оп. № 7, т. 3, л. 314.