Сибирские огни, 1924, № 5

— Неужели непонятно, что нельзя радоваться вместе с победителем Ренненкампфом — палачем русской революции 1905-1907 г.г.? Неужели неясно, что эта победа означает глубочайшую реакцию Хвостова-Пуриш- кевича и новый разгром пробуждающегося Питера, Москвы, Баку, Риги и т.д.? Не—увы! Мы перестали понимать друг друга. Они приводят в свиде- тели самого Плеханова, Алексинского, и никакие исторические доказа- тельства в пользу нашего разгрома не помогают. — Пораженец!—бросает мне мой приятель Герулайтис, и мы расходимся на долгое время. Он агитирует за устройство концертов. Я пытаюсь их всячески сор- вать, доказывая на собраниях ссыльных простыми фактами, что нам выгодно поражение. — Вспомните 1812 г. и, так называемую, «отечественную войну», разгром Москвы и после этого зарождение русской революции—дека-, бристов. Берите Севастопольский разгром и за ним эпоху «великих реформ» завершившихся в 1861 г. освобождением крестьян. Разгром Луи-Бонапарта в Седане, за этим реставрация республики и французская коммуна. За нашим манчжурским разгромом 1905 года следует полукапитуляция царизма и революция 905-907 г.г. Все победы царизма знаменовали, наоборот, глубокую реакцию. Победа европейской коалиции знаменовала господство «священного союза» с Меттернихом во главе. Бисмарковская победа 1870-1871 г.г. вызывает закон против социа- листов. Даже наша сомнительная победа 1878 г. создала реакцию 80-х годов. Нужны ли еще доказательства? — Это примитивный и совершенно не диалектический подход, кричали оборонцы.—Германскому жандарму надо дать в зубы, а вы играете ему в руку вместе с г.г. Шейдеманами. Такие же картины имели место на всех станках Края. Всюду ссылка раскололась. Само собой разумеется, что ссыльные, жившие на разных станках огромного Края, не имея ни газет, ни журналов, или получая их случайно в более центральных пунктах: в Монастыре, Верхне-Инбатске, где были почтовые отделения,—прислушивались к тому, что происходит в центре Края — в Монастыре. Но и здесь вести о войне ошарашили публику и многих заставили брать совершенно неверные ноты и петь в унисон с тем «кошачьим концертом», эхо от которого докатывалось до далекого Туруханска. Ясно и четко представлял себе дело покойный Спандарьян. Одним из первых он занял непримиримую позицию «пораженчества» и на редких товарищеских заседаниях саркастически клеймил социал- патриотов с французским прононсом. Горев-Гольдман, Зельтын, Мартын и др. называли его не иначе, как «германофилом», но Спандарьян этим нисколько не смущался. Парируя нападки вражеской группы, он разоблачал предательство Алексинских и падение Плеханова. По адресу других (уже единомышленников), занявших вначале тоже не совсем определенную позицию, Сурен презрительно пожимал плечами, называя их слепцами, невидящими дальше носа. Только лишь в конце 1914 г. и начале 1915 г., когда тов. Сталину удалось побывать в Монастыре и поддержать Спандарьяна,—поспедний перестал подвергаться нападкам противоположных групп.