Сибирские огни, 1924, № 5

каждого «простеца не мало мудрости». Математик Вержбицкий намекал, что не всякая обратная теорема верна, грозил мне двойкой на следующем уроке и горячо отстаивал «великана». Дело кончалось тем, что страж ник Синельников, по инструкции не имевший права заходить без особой нужды в общежития ссыльных, услышав шум, приходил и предлагал рас- ходиться. Вскоре мы с Соколовским начали затевать побег. Оба мы не ждали ничего хорошего. Я не мог думать, что меня не разоблачат и лишат 15-ти рублей пособия в месяц. Тогда хоть караул кричи. Соко- ловский был поселенцем и жил на средства товарищей, тем более, что у него одна рука была не в порядке. Но как бежать? Нужно податься дальше на Гольчиху. Здесь, по слухам, в конце лета 1910 года должен -быть иностранный пароход, или оставалось перебраться на юг, в Туру- ханск, а там устроиться как-нибудь с баркой, приезжающей торговать, или в с. Монастырское с пароходом незаметно улизнуть. Вдруг получается бумажка, что административно-ссыльные, конча- ющие срок ссылки, должны о сем заявить в отдельном Управлении края с указанием места, куда они хотят быть водворены на предмет гласного надзора и отбывания воинской повинности. Опять лафа—решаю я. Ведь со дня приговора департамента полиции прошло два года. Дело о пятилетнем приговоре было по слухам сожжено. Есть только приговор к трем годам. Значит скоро кончаю. Дай-ка напишу, что желаю вернуться в Сосновицы. Почему в Сосновицы? Потому, что Мейерчак и Вержбицкий имели там хорошие связи и давали мне письма в Варшаву к Розенталю. Сосновицы—граница с Австрией. Шаг с полупаспортом и я вне пре- делов досягаемости. Я написал приставу, выписал из Курейки Гендлина, чтобы с ним посоветоваться и совместно предпринять шаги. Гендлин, мой земляк и друг (ныне предгубпрофсовета в Ростове), вскоре прибыл ко мне в Дудинку, а затем продвинулся еще дальше на север в «Толстый Нос», чтобы обучать детей у какого-то купца и тем добывать себе хлеб. Но парень не мог долго оставаться один без живых сотоварищей. Многобабья семья купца прилипла к моему другу, как пчела к меду, и чтобы не растаять совсем от жарких печей на холодном севере, мой- приятель прикатил на обратном пароходе весной 1910 года. Отплевываясь, он рассказывал мне совсем не полярные, а прямо-таки экзотические вещи... Поехали мы с ним обратно в новую столицу края—Монастырь, на что никакого права я не имел и, чтобы не судиться за самовольную отлучку, решил «заболеть» и выехать в Туруханск. Здесь, повидавшись со своими друзьями—Львовским, Крузе и другими, я выехал в Верхне-Инбатск дожидаться конца ссылки. Здесь была коло- ния, состоявшая большей частью из лиц, причастных к делам П. П. С.: Щепаньяк, Гофман и др. Был с.-р. Дзегановский, жена его с.-д. Пересве- това из Томска, Латынцев из Ставрополя. Колония, несмотря на сравнительную близость к Енисейску (около 900 в.), жила бесцветнее Туруханска и Дудинки. Тут все еще трепетали перед возможностью рецидива диктатуры военщины и держали ухо востро. Я поселился у своих старых знакомых по Ангарской ссылке—Дзеганов- ских, успевших после меня сбежать оттуда в Киев и быть вновь аресто- ванными.