Сибирские огни, 1924, № 5

земли о тебе знают, тебя любят, твое горе разделяют. Ох, как одиночество ужасно! — Не миновать партии... — Не миновать... Страшно все-таки как-то. А если там не то?.. А если сам не годишься? — Нет, то. Я давно догадываюсь, что и для меня и для вас—именно то... А не годиться? Что вы. Вы то? На совесть работать, с убеждением! И творить нечего. — Смотрите, смотрите: ведь светлеет. — Что вы, Марианна Николаевна. Совсем еще темно, хоть глаз вон коли. Ночь. — А луна то высоко-высоко, как голубиное перо, побледнела. А вон там светлая полосочка. Нет, товарищ Юренев, раннее утро.—Марианна реши- тельно встала. Юренев покачнулся и свалился на землю. Хохотали, закрыв- Л.'и рот руками. Но как только Марианна отошла, чувство одиночества, беспокойный страх, боязнь какой-то уничтожающей всю жизнь утраты охватили Юре- нева. — Марианна Николаевна, Марианна Николаевна,—голос его звучал неуверенно, покорно, почти с мольбой,—а вы, ведь, не бросите меня? Не перестанете со мной заниматься? Ведь еще надо переговорить. Ведь, я же вам ничего еще не сказал. Может быть, самого главного-то и не сумел. Марианна обернулась, серьезная, тихо-радостная. — Конечно, конечно... Мы вместе... Главное, мы все-таки, кажется, сказали... Что вы? Отчего волнуетесь? Ведь у нас много, много дней впереди.