Сибирские огни, 1924, № 4

Тихо, с опаской двигался вперед. Треск сучка, стук, звук и Никита тороп- но держит коня, ухом ловит звук и едет дальше. Где пересекать дорогу— осмотрит, облазит, а потом уж рысцой пересечет и в кусты. — Не замай. Пошел лесок знакомый, близкий. Еще в ребятах знал каждый кустик, пенек. — К «Чистому» надоть,—смекнул Никита и повернул в сторону. Дерев- ня близко. Слышно, как лают собаки. Изба Никиты в сторонке. Еще полверсты и будет видно. — Нет, нельзя. Увидят коня, телегу у Никитиной избы, придут из любо- пытства. — Кто это к Никите на коне мог приехать? Опасно. По пряслам,, пригонам—не проедешь. Однова заприметят. Да рази робят усмиришь, загалдят. Суседей встревожат. Лучше здесь. . Знает Никита—от «Чистого» до избы рукой подать. Есть корень сосенный—сосну ветром выдрало, а корень ощерился, как змеями, и ямка тут, а кругом хворост. В ямки-то и сунуть. Правильно. Не вздогадается никто, а в тую пору и перетаскать все можно. Подтянул коня к яме, свалил мешки, засыпал листвой, чтоб от глаз от- вод сделать, набросал сушнику соснового, перекрестил, перекрестился сам и тихо повернулся обратно. На сердце легче. Пот дела сделано. Теперя коня обратно. Ну с этим скоро. Хозяин велел коня в соседнюю дерев: ;о верст за 10 сдать. По холодку, налегке лошаденка бойко засеменила ногами. Не так уж страшна и встреча была: темно, не признают, а все же с опаской, постегивая, поглядывал. Два раза было нагоняли, свернул, успел, а там опять тарахтел на своей лошаденке. По степи лошаденка пошла шибче. К рассвету сдал и по пригонам—так то оно лучше, перешел степь, свернул в лесок—в колок, в душистый Иванов Чай, пучку, да камыш, насгреб хвоща, листвы и залег, как сурок в нору. — Хорониться долго надо—до вечера. Днем не пойдешь. Пропели первые петухи. Перекрестился Никита на звездочку трижды, вспорол мешок с мукой, вытащил оттуда запасной мешочек, отсыпал из куля муки, перекрестился еще раз и пошел тихо, степенно: знал, что делал большое дело... — Робята—шутка. Их спасешь, грехов много простится. Прополз поляну от поскотины к огородам, пролез через крапиву, лопу- хи. В огороде, ох не глядели бы глаза,—луковка да картошка, а боле ничего не видно... Полото плохо, огребено еще хуже. — Поздно поправлять-от картошку. Ну, да ничо. Прошел в ограду. На дороге лежала корова, пережовывая жвачку. Соба- ка, Полкан, было поднялась, да узнала, завиляла хвостом, тыкаясь мордой в ноги Никиты. Прополз по стенке к крыльцу. Дернул дверь—открыта. Вошел— спят. Спустил мешок, подошел к печи, нащупал хворую бабу, разбудил. — Вставай, Прасковья. Охнула баба. — Кто тута?