Сибирские огни, 1924, № 4

Эх, и хлеба. На меже, как в лесу. Только видно, что колеблется стебель,, да вверху белесоватое небо. Над головой шуршат, звенят кудлатые, ершистые колосья. С пригорка только видишь звенящую, говорящую степь, вздымающуюся зелено-бархатным ворсом, спадающую с поклоном от ветерка и золотящуюся на солнце. От этакой благодати и уйти нельзя. Зовет, сказки говорит, да какие: слушаешь, не наслушаешься. Здесь без праздника—праздник. И Никита живет здесь всей душой, всем существом. Душа устала в думках о доме, о хлебце, о себе... Да и с мельницы вести нерадостные: обещают на месяц, а то и больше «а ремонт остановить. — Куда он: жать рано, не наймывают еще. Покос—с имя кончают. А на мельнице все хуже: грозят расчитать. Управляющий человек добрый, опять же он не может всех кормить,, коли мельница не действует. Никита не работник, а так, проходимец, поден- ный; поробил, пока дело есть, и ладно, а не стало дела—прощай. Посмекалистее давно бросили и нанялись, кто в покосники, а кто на всю страду до покрова. У Никиты другая забота: ребятам хлеба подкопить, до дому свезть... ...Эх, и хлеба... Бредет Никита межой, обо всем забыл. Мельница далеко уплыла, рас- чет—далеким кажется, нестоющим. Вот здесь, в хлебах, жизнь, у землицы... Были бы силенки—ворошил бы землицу, сеял бы, сеял и так жил бы всем своим существом, вот как сейчас на меже. Не место ему мельница, служба. Мужик он земляной, землицы бы— хлебец посеять... Эх... А на утро расчет. Стала мельница. — Ну и катись куды хошь... Понял это Никита хорошо и жалко стало. Прижился, приработался... Да и к нему привыкли, но ничего не поделаешь. Мельница стала на ме- сяц, а может больше, всех не прокормишь. — А ежели вернусь апосля, то примите,—добивался Никита своего. —• Примем, примем,—хлопнул его по плечу старшой.—Валяй, сыпь, гуляй веселее. Нагуливай жиру, вишь какой ты тощой. — Нашто нам жир-от,—ухмыльнулся Никита.—Не к чему. Мы уж так. проживем, а только штоб у вас без амману, я буду в надеже на вас. — Сыпь, сыпь. Поживем, увидим. К робятам таперича. Выпросил у мельничных лошадь, свалил мешки, захватил краюху хлеба и тронулся понемногу к дому. Ехать дорогой боялся, ехал старыми тропинками, лесом, где знал, что люди меньше ездят, меньше надежды встретиться. Верст за 15 до деревни совсем встал, свернул с дороги в кусты, в траву,, подальше от проезда. Спутал коня. Развел костер. Напек картошки, на- дерганной по пути, вздремнул до вечера. — Дальше опасно. А когда повеяло свежестью и солнце задело за верхушку дальнего леса,. няппнп R KTIRNINDNHP I/Пиа ОППОГ d тапаг\ т лл /^поглл nnnn/'L ПП1ЛП7ПГП пго rrLiiiQ