Сибирские огни, 1924, № 4

У Митрия дом пятистенный, хозяйственный. Сложен крепко, повети, ам- бары крепкие, добра хранят, должно, много: видать, замки здоровые. Зря не повесит. И Митрий сам—мужик видный, ладный. — Чево скажешь?—говорит он Никите, а сам не встает, не бросает .дела. — К тебе. Дело случилось. — Сказывай, коль дело. — Пшенички дай, сеять нечего. Прожился. Молчит Митрий, дело свое делает и не смотрит на Никиту. — Сам знаешь,—тянет Никита,—шестеро ребят, да баба. Исть, чай, все хотят. С экими не сбережешь, а сеять то нечево. — Нет у меня,—режет Митрий. — Отдам ведь,— говорит Никита и верит сам себе. —Отдам, осенью отдам, как перед богом. — Откуль же этто ты разбогатеешь то?—ухмыльнулся Митрий. — Посею, чай, а то може опять в компанионы с тобой пойду, деготь гнать станем. — Компаньон... Эх, ты...—смеется Митрий. Ненадежный ты компань- он-то, вот што... Не будет у меня пшенички для тебя... Поищи, кто побогаче, а я не могу... Деготь-от куды дел? — Какой там деготь,—машет Никита и бредет дальше.—Слова одни. У Митрия амбары с хлебом, у Митрия бочки с дегтем, а у Никиты ше- стеро ребят, да баба хворая. — Компаньон тоже,—ругается Никита и грозит кулаком. Кровопийца, вот што... Гнал Никита с Митрием деготь... Слова одни, что с Митрием. Митрий лома сидел, деготь продавал, а Никита корни ворочал, кору драл, смолу гнал, покою не знал... Митрий капитал нажил, а Никита... Никитовы ребята опосля у Митрия под окном христовым именем побирались... ....—Тятя... Исть охота... — Ох... — Дуги гнуть надо,—смекает Никита.—Весна близко, черемуха мяг- кая, сочная, хорошо пойдет. Никита знает—дуги купят, только дай—все купят. И в душе Никиты весело: дуги продаст—хлеба купит, пшенички на гпосев. Лошаденка измахратилась, неовсовая. Тоже отдыха просит, а сам знашь, работать тоже надо. В Мысах черемуха куда отличная. По всему округу такой не найти. Не дуги—сахар будут. Никита своего Серка подкормил из последнего. Тоже скотину не кормить, работать не станет и черемухи не привезешь... Дорога черной лентой стала. У сосенок внизу слезинки блестят. Изум- рудом мелькнут и скатятся. Сосна словно дышет—парок легкий идет. Жизнью пахнет. Солнышко ласковое еще холодное, а радостное. И Серко от него легче шагает, и дорога как будто веселее. К вечеру до Мысов дотянулся. К бабке Агафье постучался. Не то, что старая знакомая, али сродни—нет, а все же бывал у нее, почему и теперь не завернуть. И бабка не удивилась,—заходи.