Сибирские огни, 1924, № 4

Не хотелось верить, что Анна послала. А Корнил Иванович мялся на лавке. В затылке скреб пятерней. — Ну, дак как? Лобов со стула встал. — Сказано нет> и кончено! А што есть—беднота хозяин. Как хочет. А тебе просить совестно! А потом раскипятился и трахнул. — Даровой плуг получить соображал? Врешь! Я еще здешний! Сердце сжалось хорошей болью. Хотелось отмыться от грязи. — Подлецом собираюсь быть, это верно! Угадал! Да рано кинулся. Еще .правды маленько осталось! Побагровел Корнил Иванович, да от ругани сдержался. — Че нос-от воротишь? Испохабились с властью-то. Хорошему чело- веку за добро говном отплатить сображашь! — За какое добро? — За какое! По каким таким делам у Анки вчера обтирался? Не no-злу, но по-добру, нечего тебе там делать! Понял? Со своими шлюхами шоркайся! На дом каменный может заришься? Не будет этого! Понял? Не по вашему брату невеста. Вшивики! Злобная ругань обухом ударила. Партизанщина вольная, дикая по ко- гтям струей разлилась. Пудовые кулаки очепом кверху взмыли: — Гадина! На версту в землю вобью! Сторожиха Настасья на крик прибежала. — Батюшки! В рубаху ногтями вцепилась: — Степа, Степа!.. Да че это он! Корнил Ивановичу, полумертвому, кинула: — Да беги ты, раз'язви тебя! Черти тебя нанесли! Пузатую сволочь! А сама за руки ловилась, догнать не давала. А Лобов палючей дрожал лихоманкой. — Кудлатая гадина! Счастье его! Живой ушел! Кровь не всего захлест- •нула! На крылечке с Настасьей сидел, говорил: — Настя... Об ней тоска. Жить охота. Потом сапогом тяжелым по доске трахнул—как спичку на две по- ловины. — Жить! Хозяином хочу! Да таким, чтобы все эти гады на моей пашне в поту захлебнулись! Сидит в сельсовете председатель Лобов хмурый и твердый. Не поворо- тятся, не шевельнется. Тяжелые волосатые руки на стол брошены чужими и лишними. Мысли серые рвет—распутывает—конца-краю нет. Старик Кали- нин, с прищуренным глазом, со стены глядит. Закоптел Калинин в табачном дыму—еле лик знатко. Только глаза остались зоркие да четкие. Не читается Лобову за политграмотой Коваленко. Манят за околицу свежие полянки. Девичьи песни, с игршуа, высоко мечут весеннюю ра- дость. Тонкоголосая тальянка павится ухапской «Матаней». Левичий смех