Сибирские огни, 1924, № 4

Выбирались в грохоте, шуме (словно, ярмарка в самом разгаре) из де- ревни, выходили на узкую, неуезжанную дорогу, взрыхляли снег по ясным чистым обочинам, растягивались грязной, волнующейся, шумливой полосой. Шли торопливо, от чего-то уходя, чему-то не доверяя. И порою слыша- ли: над смутным шумом многолюдья, над дорогой, над снежной зимней тай- гою вдруг из-за хребта протянется комариный гуд. Там, в стороне, ближе к городам, кричали паровозы. Тогда почти весь отряд на мгновенье замирал, и жадные уши ловили потерянный и недосягаемый протяжный звук. Когда уходили версты две от деревни, из распадков осторожно выходили волки. Они выходили на следы, обнюхивали их; они приостанавливались, слушали, потом снова шли. Изредка они начинали выть—протяжно, глухо, упорно. И на этот вой из новых распадков выходили другие волки, при- соединялись к ним, шли с ними, останавливались, выли... В деревнях, мимо которых проходил шумным неуемным потоком отряд, слышали этот упорный волчий зык. Деревни настораживались. Деревни суе- верно крестились... 2. Зеленые ящики. В кажущемся беспорядке, висевшем над отрядом, было нечто организу- ющее, спаивавшее всех единой волей, пролагавшее какую-то непреходимую грань в этом хаосе. Были начальники (на которых издали поглядывали злоб- но и настороженно), был штаб, который вырабатывал невыполнимые планы, который что-то обсуждал, что-то решал. Были начальники отдельных частей, друг друга ненавидевшие, один другому не доверявшие. Были старые кадровые офицеры, кичившиеся своей военной наукой и кастой; были толь- ко что произведенные в офицеры, уже нахватавшие чинов, бахвалившиеся личной отвагой и дерзостью. Были привилегированные конные части («гуса- ры смерти», «истребители»), набившие руку на карательных набегах; были мобилизованные, плохо обученные пехотинцы: одни щеголяли хорошим ору- жием и были снабжены всем, другие волокли на себе винтовки старого об- разца, тяжелые и ненадежные, и были плохо одеты, и у них было мало патронов. Среди военных в отряде вкраплены были (обветренные, обмороженные, брюзжащие) какие-то штатские. Они тянулись в собственных кошевах-ки- битках, у них много было чемоданов и узлов. На остановках они бегали в штаб, горячо разговаривали там, чего-то добивались, о чем-то спорили. Среди штатских были женщины. Закутанные в шубы, увязанные плат- ками, шарфами, неуклюжие, неповоротливые—они вели себя на остановках странно неодинаково: одни из них молчали, скорбно и устало устраиваясь на ночлег в жарких пахучих (овчина и кисловатый запах человека) избах, другие хохотали громко, сипло, хохотали беспричинно, ненужно, нерадостно; одни из них скоро засыпали под шубами (или только притворялись), другие же вытряхивались из душных мехов, шалей, шарфов, валенок, рылись в сво- их чемоданчиках, кричали на прислуживавших баб, звенели посудой и сме- хом и угощали офицеров (до поздней ночи, до утра) плохим вином и любовью... И все-таки в хаосе этом, в этом беспорядке было нечто, сковывавшее всех единой волей: страх.