Сибирские огни, 1924, № 4

— Эк разобрало тебя, ради праздничка-то... Дома свекровь злобу первая выпалила: — Што, сношенька, ай дома негде ночевать? - - Нсть то, маменька, есть, да не с кем лечь... — Ах ты, бесстыжая, бесстыжая морда... Шатается по избе. — Ай соскучились? Да будто некому по мне скучать... Тятенька вечер звал к себе в баню... на счет греха... — Замолчь, шкура!..—вскочил Михайла с лавки,—може лешман тя звал на блуд, а не я. — Ха-ха-ха!.. А сам лез, лапался... Тятенька, де твоя совесть?.. Мат- вейка, спроси отца, зачем он ко мне под подол лез... Михайла вскочил, как бешеный, ткнул кулаком Васенку в грудь —она мешком повалилась к столу. Тихо, без крика... Вечером, в густую муть ночи шла Васена. Хотелось больше не возвра- щаться. Долго шла и вдруг видит огонек в окне. Подошла, торкнулась в дверь. — Хто там? — Антошка, пусти на ночлег... Отворил дверь и долго молча стоял. — У мужа изба то чать получше моей... — Не хочу!.. Не говори!.. Антошка, я так изморилась. Гаси лампу, спать будем... — Ну спи... И в первый раз за годы Васенка отдалась ласке—простой, здоровой ласке... Ночью у двери бани котенком дохлым Матвейка: — Тя-ать, а тя-ать... — Ну што тебе?.. — Васену не видал? — Эх, сопля, прости ты меня господи, бабу потерял, к отцу идет спрашивать. Што я и теперь сторожить ее буду? Спи иди—придет... Но Матвейка не ушел, он затаил дыхание—слушал и, когда отец воро- чался, у Матвейки твердо давили ладони топорище. Рычать хотелось по- звериному, ворваться в баню и обоих прикончить... Там она, там. Дрожал всем телом, как в осеннюю студеную пору, и ждал. ...Утром на крик хозяйки сбежались соседи. У раскрытой двери бани лежал Михайла с развороченным черепом, а сын с посиневшим лицом, с при- кушенным длинным языком висел на перекладине. У двери лежал залитый кровью топор. Мужики чесали затылки, крутили головами и, ничего не понимая, расхо- дились по домам. .