Сибирские огни, 1924, № 4

Угрюма степь в своем обличьи зверском, Но городок шумлив и освещен— Встречает знать в собраньи офицерском Из Петербурга выписанных жен. Под их поклажей гнулся горб верблюжий, Их путь отряды войска стерегли,— Вновь через горы, скованные стужей, Европеянки в Азию пришли. Но этих жизнь пойдет в приятной спячке, Их охраняют пушки и штыки, Услуживают юные казачки, И подают мантильи денщики. Настали дни побед и благоденства. Кайсаки отступили на восток. И занято работой «чиновенство»— Для первых ссыльных строится острог. 3. Над сетью улиц низеньких и пыльных Колоссом серым высится тюрьма. И стали в ряд курные избы ссыльных И гордые чиновничьи дома. Мечеть и месяц—герб Степного Края Украсил губернаторский дворец; Военщина бледнеет, отмирая, И за купцом является купец. Их сбереженья в Азиатском банке. Их кабаки над Омкою стоят. Как в непогодь растут грибы-поганки, Так разростался Мокринский форштадт. Там появились шкеты и калики, Ракло одесский, жулик костромской. И в кабаках ножовщина и крики. И раздает пинки городовой... Двадцатый век стучится у порога, И ожила степей седая даль. Отстроена железная' дорога— Сибирская большая мацистраль. 4. О, перьев скрип, бумаг казенных шорох, Насилия и косности века,— Того-ль искала в девственных просторах Пётра неутомимая рука!