Сибирские огни, 1924, № 4

говорю, —«зачем же так сердито? В формате и двух аршин нету, а вы такую цену!»—смеются. Оно, конечно—произведение искусства, но с другой сторо- ны, ведь и монета любит, чтобы ее пожалели. Ушел, а на другой день опять туда же. В бумажник положил тысченку. Постоял перед своей «Потехой». Уж я ее своей стал называть. Пошел к дежурному. Оказывается, уже справ- лялись о цене. Чуть не вынул я деньги, да во-время удержал характер. Дал ему номер телефона и от квартиры и от конторы, чтобы позвонили мне, ежели будет клевать настоящий покупатель. Обещался, и тут же сделал мне такое нравоучение. — Обождете, говорит, покуда закроется выставка. Потом художник может быть и дешевле возьмет. Нуждается, бедный. К тому же и болен. — Что с ним? * — Чахотка. — Больше не стал расспрашивать. Ушел. А «Потеха» моя после этих слов меня во сне манила. Ей-богу! Грешно сказать. И художника жалко и лестно подумать, что после его смерти и цена ей будет уже не тысяча, а да- вай две!.. Пейте. Вино это нагретое. — Покорнейше благодарю. Известно, к покойникам всегда почтение. — Тянулась эта выставка больше месяца. Заезжал еще раза два пона- ведаться. Ничего. Стоит моя «Потеха» неприкосновенно. Как раз при мне какой-то любитель приценялся. Чуть не купил! Напугал он меня. Пришлось послать одного служащего из конторы дежурить на выставке. Целую неделю ходил. Стоило это мне семь целковых. Да как же—считайте: утром пойдет и торчит там до обеда. Потом вторично. Два входа по полтиннику. Не пожа- лел. Нет, батенька! Уж за что я уцеплюсь, того не выпущу. — Помилуйте... с вашими деньгами... — Наконец, закрылась выставка. Тут началась вторая половинка этой самой истории. На другой же день я к художнику. Ну, известно—Васильев- ский остров, квартирка со двора на самый верх. Взял с собой полную тыся- чу, а по образу жизни вижу, что всего давать не следует. Приняли без до- кладу. Самого, как сейчас помню. Сидит в кресле, ноги одеялом закутаны. Думал—волоса длинные, однако, нет—стриженый, рыжеватый. Тоже самое думал—обрадуется, и того нет. Говорит вроде, как без охоты... Ну, конеч- но, больной человек. Я уже о болезни его не расспрашивал. Чахоточные не любят этого. Велел он подать чаю, пустого,—ни коньяку, ни печенья и ни- чего подобного. Сам не пил, я выпил. Подавал прислужащий мужчина. Ви- дать, что он и лакей, он и повар, он и конторщик. На все должности. — Так вот, говорю, господин художник,—желаете полтысячи рублей? И деньги на бочку и картинку через полчаса заберу. — Во-первых, говорит, картина еще не доставлена, а, во-вторых, цена ей та же, что и на выставке. Я много над ней работал. — Помилуйте, какая ваша работа—одно удовольствие! Был бы я ху- дожником, все бы картины знакомым дарил. Написал бы цветочки и поднес бы их дамочке, пейзажик—родственникам, а вот такую, как ваша «Поте- ха», подарил бы хорошему приятелю. Аль, пожалуй, переписал бы ее еще раз для себя. Больно хороша эта ваша картина! Обиделся. -г