Сибирские огни, 1924, № 4

невероятную муку—жизнь? Неужели будет боль? Досадно. И, если начинать сначала, то... очень досадно... Вот и сердце бьется так неровно. Не засну, ни- как не засну. Ну-ка испытанное средство: колесо... о..се..лок, ко..ло..кол,, КО..ЛОК..., ко..са.., ко..к..о..с...». Сережа действительно ждал у дверей. Юлия Сергеевна накормила его, вымыла, уложила, судорожно прижимая к сердцу, несчетно целуя. На все во- просы торопливо, ласково отвечала. — Да, да, деточка. Завтра, завтра расскажешь. Завтра об'ясню. Сего- дня спи, деточка! Часы тянулись, как бесконечная, беспросветная ночь. Кто это сделал ее опозоренной и несчастной, нищей? За что? Не выдержала, сломилась. Села у стола и тихо заплакала, подавляя слезы. Если дать им волю, то кри- ком наполнить надо этот чужой дом, чужой город. Так и застал ее Степан Ильич. Она вскочила, кинулась, положила ему обе руки на грудь жестом, который он так любил когда то. Только взгляд, один взгляд и все будет прощено, забыто. — Стэсь... Что же это такое значит, Стэсь?.. Эта женщина здесь гово- рила. Что ей нужно? Неужели правда? Но... захлопнулась дверь его души перед ней. Глаза смотрели равнодуш- но, словно убегали, и если светился в них отблеск радости—это было воспо- минание о той, другой, теплый пряный запах который, он, казалось, принес с собой... Руки соскользнули сами собой. — Правда? Степан Ильич низко наклонил голову, как будто поклонился по-кре- стьянски. Сказал тихо, не своим звучным, сочным голосом. — Вы уж отпустите меня, Юлия Сергеевна. — «Вы»... «отпустите». Вы не лакей, товарищ Пошивин. Насмешливая улыбка созмеила губы. — Как вы могли, как вы позволили себе вмешивать эту бабу... третье лицо... Значит, правда?!! — Да. — Как вы могли скрывать? Как смели? — Думал, вы должны сами догадаться. Сами видели... простая женщина. — Да, но вы обманывали меня. Я не хотела регистрироваться, не хотела иметь ребенка: вы настояли. Выговорили мне о своей люб- ви, ловили каждое мое слово. Зачем вы меня обманули? Я не скрывала, что старше вас почти на девять лет. Вы тогда смеялись над моими опасениями. А первая встречная, толстая баба! Как смели вы меня обмануть?! Лицо Степана Ильича корчилось в муке. — Я не обманывал. Тогда я так чувствовал. Не надо так говорить. Не из-за лет. Неправда. Из-за всего. Все, ведь, по-разному. Тяжело. Не будь Агафьи Павловны—все равно к тому бы пришло. И разве нельзя кончить так... без оскорблений? Она отступили два шага, взглянула с уничтожающим презрением, протя- нула медленно: — А сын? — Что «сын»?.. Сережа останется со мной. — С вами... С этой женщиной?! — Да, ведь, мы с вами не раз говорили, что правильное воспитание— только общественное. Так он у нас и воспитывается. Все утро—в детском саду, вечер—у Фроловых. Сколько раз вы сами жалели, что нельзя вечером