Сибирские огни, 1924, № 4

не буду делать выговоры за невымытые руки, поправлять произношение. Ведь это же все мелочи. На нашем пути и вдруг... мелочи». Итти, итти. Ина- че тоска задушит, что-то разорвется в груди. Пришла на конференцию после перерыва, к самому концу. Смотрела по рядам и не видела ни Хлудиной, ни мужа, не узнавала... Встретила совершен- но случайно, у выхода, когда почти все уже ушли. Под руку... Лучше этого не видеть, не замечать... — Вот ты где, Стэсь? Ну идем скорее обедать. — Нет, уж вы пообедайте с Сережей одни. Я вот обещался товарищу Хлудиной к ней итти. Вечером вернусь. И вот уже пусто крыльцо, пуста улица, где то далеко мелькнула, пропы- лав, нелепая звезда на черном колпачке, да врезалась в глаза низко скло- нившаяся, крепкая, родная фигура в кожаной фуражке, с выбивающимися из-под нее волнистыми волосами. На глазах ушел с этой... Все кончено... Нет... все пустяки! Вот он вер- нется, все об'яснится. Только спокойной, спокойной надо быть... Пришла домой, взяла со двора Сережу, накормила кое-как, благо плита переставала топиться часов в восемь вечера. Сама ничего не ела. Тошнило при одной мысли об обеде—в столовой, с клеенчатыми скатертями, ранними и уже жирными мухами, с прокисшим запахом вчерашних щей и холодного сала. Отвела Сережу опять к соседям, ушла в город. Как красив он был не- давно, этот своеобразный город, весь в зелени. Весна. Листья еще так тон- ки и нежны, как будто миллиарды зеленых мотыльков осыпали могучие де- ревья: на каждом шагу старинные башми, проломы, сквозь которые сверка- ет голубизна реки, арки, стены, сооруженные еще в незапамятные годы... Она любила этот город, хотя и жила в нем недавно. Но теперь он был пуст, пуст. Бесконечно волоча ноги, шла вдоль садов, стен, церквей без кре- стов, церквей с крестами, длинным, длинным бульваром. Вышла на гору, равнодушно посмотрела на затопленный берег, на блеск воды, прошла в баш- ню, спустилась к реке проломом. Не помнила как, зачем опять поднялась в гору, пересекла площадь, вошла в ворота. Опять голубеет река, высится поч- ти сохранившаяся прелестная башня, направо, потрясающая своим безобра- зием, огромная церковь. Ее она до сих пор не осматривала. Все хотели сделать это вместе, но не нашли времени. Слышатся оттуда какие то голоса.... Взо- шла по широким высоким ступеням. Огромный притвор, огромная церковь с аляповатым, семиярусным иконостасом. По бокам наставлены золоченые ящики с решеточками и столбиками, настоящие идольские капища: неуклю- жие столбы, вроде доменных печей, на верху светлеют пять узеньких купо- лочков. Смотреть снаружи,—как горлышки бутылок на бочке. Ужасающая звонкая пустота. Она сосчитала. Семь человек. Две старухи у порога, три девчонки, сестра милосердия прямая, сухоспинная, чем то на век обиженная. Молодой человек, смотрит глупо. Пришел, наверное, осматривать здание и не знает, как уйти. Разноголосый вой. Кто в лес, кто по дрова. Вышел свя- щенник в светлом облаченьи с кадильницей. Увидев новое лицо, покадил особо. «Зачем я сюда зашла? Вот позор. Скорее, скорее вон». Но и на све- жем воздухе, где сочно зеленела первая травка и тихо качались окрыленные зеленым деревья, и там так пусто, пусто, глухо. Но куда же идти? К кому? И при каждом имени сердце Юлии Сергеевны сжимается болезненным ком- ком: «Ведь это только товарищи по работе... Какое им дело до ее личной жизни? Что им до ее души?.. Лучше домой, в свою убогую, опоотивевшую