Сибирские огни, 1924, № 4

— С кем надо. Юлия Сергеевна опустила глаза. Ядовитая улыбка ясно говорила: «не мечите бисера»... Муж бегло взглянул на нее, хотел что то сказать, оселся. — Ну итти, так итти, а то опоздаем. — Идите с Хлудиной, я приду потом. — Ступайте, товарищ Степан, я с ней приду. Он глянул недоумевающе, беспокойно, но ничего не сказал, вышел. Женщины сидели молча. Юлия Сергеевна вымыла чашку, вытерла, по- • ставила, потом опять взяла и опять налила в нее горячей воды. Хлудина пе- ребирала носовой платок. Глаза ее смотрели в лицо соперницы спокойно, на- стойчиво—вопрошающе. И в этом кажущемся спокойствии, обеих клоко- тало целое море ненависти, отвращения, желания по-звериному кинуться на врага, водаигь ему зубы в горло. Женщины готовились схватиться друг с другом за лучший, самый дорогой кусок на свете—за любовь мужчины. И та, у которой вырывали внутренности, на которую нападали, стар- шая,—не выдержала. — Вам что-нибудь нужно? — Нет, мне от вас, понятная вещь, ничего не нужно. Я только хотела сказать: кончить то ведь надо? Мне хоть и девятнадцать лет, но претенден- тов у меня не мало перебывало, но мне бы хотелось так: по плечу себе. Чтобы и из партии и чернорабочий. Счастья своего я никому не уступ- лю, ежели оно настоящее, но ежели нельзя сразу порвать, значит—сурьез- ное что-нибудь мешает. Говорю и сейчас: если жаль образования там, или ребенка, или, скажем, жизни,—пожалуйста. Я люблю ясно. Без обманов и без лишних вздохов. И чтобы вперед не жаловаться. Сговориться то, ведь, можно? Бледные, тонкие губы разжались; серые большие глаза нашли в себе силы взглянуть недоумевающе, холодно. — Что такое вы говорите? Какое мне дело до ваших «претендентов»? Говорите ясней. Я ничего не понимаю. — Не понимаете и не надо. Как угодно, последний торжествующий удар, встала. Молодая, уверенная в своей победе, только по своей воле оттягивавшая — Не понимаете, не нужно. Пошла к двери, не прощаясь. — Если ваши намеки имеют какое-нибудь отношение к моему мужу, то никаких посредников между ним и мной я не допускаю. Но уж все эти слова, начиная со второго, слушали только стены. «Скорей, скорей к нему. Пусть об'яснит, пусть скажет». По привычке, поправляя перед зеркальцем шляпу, Юлия Сергеевна уви- дела, что одета в капот, который, берегя выходное платье, носила дома по утрам и по вечерам. Надела платье, пошла зачем то за Сережей, вернулась с полудороги, сняла платье, начала мести комнату, мыть посуду... села на стул. Мысли путались, подламывались ноги. Итти, итти надо скорей, что то делать, сказать ему: «Слушай, Стэсь, неужели ребенок и даже не ребенок, а все то, что было, все на смарку? Довольно молодой, здоровой самки, даже безобразной на вид, но здоровой—и убита наша любовь, такая красивая, та- кая особенная, необыкновенная. Стэсь... ведь это ошибка! Мы не можем, не должны расходиться друг с другом». Тут я улыбнусь, скажу ему: «Я никогда