Сибирские огни, 1924, № 4

Как в непроницаемую броню заковывалась Юлия Сергеевна в насмешку,, в логические построения, в тот огромный мир опыта, чтения, скептицизма, искусства, который был ей так близок. — А мы надумали так. Кто из работниц неграмотный—на спектакль билета не получает. Через два месяца—штраф. — Но вы по конституции не имеете права на установление каких бы то ни было налогов! — Так ведь это по любви, промеж себя. А уж какую мы комсомоль- скую пасху устроили. Любо два. Главная вещь—все сами сочинили! В одну ми- нутку. Так вызудили, что ой-ой! До крепости. Манька Свиридова богороди- цей была. Вышла. Уж она плела, плела, пробирала про свою святость, про то, что вот она—дева. Это вот, мол, божественное. Тут к ней в окошко това- рищ Семенов. Вот это, мол, человеческое. Попа представили. Ему попадья говорит: «Христос Воскресе». А он сердитый. «Ну чего ты тут с пустяками! Какое воскресе? Я и сотни яиц не набрал»... Звонкий, молодой, радостный смех. И он... он улыбается. С подчеркну- той усмешкой презрительного сожаления, холодными губами, еле-еле рас- крывая их, Юлия Сергеевна произнесла. — Я против таких форм антирелигиозной борьбы. Форма непременно должна быть строго научной, не оскорблять привычных чувств. Кажется, что и наши верхи—того же взгляда. Поняли, что борьба—внутри класса. Обес- печенные люди всегда были неверующими. Думается, что легенды о Христе, о божьей матери, о святом духе полны все-таки такой прелести и тонкости, что жаль их пачкать. Пройдет некоторое время и их будут изучать в школе, как показатель культурного уровня данного периода. Все равно, как мы изу- чали в школе мифы о Прометее, Дедале, чаше святого Грааля. Человечество не может жить без песни, сказки, легенды. Степан Ильич не слушал. Когда то так сильно захватывали незнакомые образы и мысли, это уменье всякий частный случай выдвинуть в украшен- ную Цветами мысль, рамку общих рассуждений, а теперь—он много раз это слышал и бесплодно оно было, ненужно. Шло, пожалуй, наряду с страдания- ми Юлии Сергеевны, от грязной скатерти, от того, что он любит грызть се- мечки, было не нужно, как выговоры, как не ранящие, но надоевшие шилья насмешек и подтруниванья над малейшей ошибкой в своей же партии. — Нет, а я считаю, что хорошо. В одну голову хоть западет и то лад- но. Гнилой зуб в роте все равно выпадет, да поди, дожидайся. Раскачивать его надо так и этак. А то, чего доброго, весь рот протушит. Ночью, как я услыхала звон по всему городу, такой густой, густой—вот бы уж запретила! Ну, думаю, не так дело плохо. Вы свое, а мы свое... Подождите. Языки ваши медные скоро обнемеют. Некому будет трезвонить. Нет, хорошо! Половину слободы мы к себе заманили. Разве плохо? Голубь еще был... накапал. Это, мол, божественное. А карицу в суп—это человеческое. Доклад был очень спе- цовский, превосходный. Рай и ад представили. Слобожане все животики надорвали. Хлудина говорила как будто искренно, совершенно искренно, не заме- чая, что над ней издеваются. — Один день, как то не ели, а работали. Просто так захотели. Столов- ку свою даже не топили. Работали и все деньги в Мопру отослали. Придется воевать, по три дня не будем есть. От фискультуры теперь с ума сошли. Девченки маленькие—что делают. Не хотим ни в чем быть слабее мущин! — С кем собираетесь воевать так грозно?